Культура и традиция

• I. Понятие культуры
• a. От этимологии
• b. Культура — человек
• c. Человек-культура
• d. Эйдетика пространства культуры
• II. Традиция и культура
• III. Современная ситуация: от репрессии прошлого к репрессии будущего

В данной статье нас прежде всего интересует не тот или иной феномен культуры, а то, как мы можем оценить, принадлежит то или иное явление к культуре. Т.е. речь пойдет о понятии культуры в целом, культуры вообще, что такое культура, каким образом происходит ее конституирование, «что» конституирует культуру. Мы рассмотрим существенное измерение как культуры, так и человеческого бытия — традирование, традицию, ее связь с культурой, а также современную ситуацию культуры.

I. Понятие культуры

a. От этимологии

Обращаясь к феномену культуры всегда вспоминаешь уже «набившую оскомину» латинскую этимологию данного термина — cultura:

1. возделывание, обрабатывание, уход;
   
2. земледелие, сельское хозяйство;
   
3. воспитание, образование, развитие;
   
4. поклонение, почитание. 1
   

Скорее всего, это неплохая точка для начала рассуждения: если что-то на протяжении веков именуют определенным термином, то наверное не случайно. Кроме того, перевод с латыни больше указывает на движение, в котором должна двигаться мысль, чем дает фиксированное и застывшее определение. То, что мы можем при самом поверхностном взгляде увидеть в этимологии слова «культура» — это преемственность, а также указание на нечто, что нуждается в заботливом и хлопотном ухаживании. Но вопрос [28] все же остается: что должно передаваться и за чем необходимо ухаживать? Ведь не забота же о заботе, не преемственность преемственности. Когда мы говорим, например, об агрокультуре, то все вроде ясно, и этимология здесь указывает как на некий «субстрат»-носитель свойств, на который направлено внимание, так и на свойство субстрата: здесь речь идет о рачительном взращивании того, что будет так или иначе потреблено человеком — хлебе, льне и пр. В случае с «культурой вообще», этимология указывает лишь на то, что нечто должно быть обихожено, возделано. Возможен и другой вариант: культура это и есть взращивание, возделывание, заботливое ухаживание. Но в этом случае что-то внутри нас, что надежнее любого рассуждения и доказательства, протестует против остановки на определении культуры как некоего действования. Культура не просто способ действования, заботы о.., хотя способ рачительного и сберегающего действования и принадлежит к сущности культуры, она обладает некой уникальной и трудно пока уловимой субстанциональностью, которая позволяет говорить о ней как о «что», а не только как о «как».

Иначе говоря, этимология слова «культура» лишь указывает скорее на свойство, способ действования, чем на то, что «стоит» за самим понятием культура. Нам, таким образом, необходимо определить на что «направлена» культура, как заботливое взращивание и преемственность, сохранение. Определение направления лежит на «поверхности», не нужно быть большим «знатоком» в области культуры, чтобы его найти: это сам человек, на него «направлена» культура. Культура взращивает и формует человека. Более того, культура формует не просто человека, но само пространство его обитания, ту среду, в которой он существует. Ибо, во-первых, невозможно формовать и сберегать лишь человека, не затрагивая этим самым его окружения, а, во-вторых, человек не дается как некое субстанциональное и замкнутое образование, он всегда — в ситуации, т.е. в общем пространстве. Поэтому культура должна быть осмыслена более широко, чем подчас о ней рассуждают: это, в целом, то, что формует человека человеком и [29] сохраняет его. К культуре, следовательно, принадлежит все, что выполняет указанные функции сбережения и построения. Круг культурного пространства, как мы видим, довольно широк.

Решение вопроса о «направлении» нам также не дает еще ничего существенного, поскольку оно недостаточно. Прежде всего, нам необходимо будет определить, что такое сам человек, среда его обитания и каким способом культура формует среду и человека. Наконец, культура сколь формует человека, столь же и сама формуется человеком, она есть некое эйдетическое пространство, окружение человека, в котором он пребывает, и которое он также возделывает и формует. Таким образом, мы выделили уже с начала, немного уйдя от этимологии, три направления дальнейшего анализа: человек, формуемый культурой (т.е. отношение культура-человек), культура формуемая человеком (или отношение человек-культура) и собственно само эйдетическое пространство культуры. Начнем по порядку.

b. Культура — человек

Наше исследование мы продолжим вновь обратившись к этимологии. Мы неоднократно упоминали, что именно культура делает человека человеком. Но что такое формование, созидание человека человеком?

Культура созидает человека человеком — это значит, что человек культурой и в культуре со–ответ–ствует своей природе. Но что такое природа человека? Греческий «фюсис»-природа хранит как раз то значение, которое мы уже отметили в латинском слове «культура»: рост, произрастание, происхождение, с тем отличием, что латинское «культура» «действует» как именно дело рук человеческих в общем человеческом пространстве. Человек происходит из рода. Русское «при–рода» как раз улавливает откуда ведет свое про–ис–хождение «фюсис». Фюсис человека произрастает из рода, и в нем же укоренен. Человек всегда остается прививкой «при» роде человеческом. Человек становится человеком, когда он согласуется со своим родом, когда прочно укоренен в со–бытийности [30] человечества. А культура в целом обеспечивает укорененный рост и сбережение человека, т.е. она направлена на про–ис–хождение человека. Но поскольку сбережение и рост человека возможен не только при сбережении рода, но и сохранности индивида, то она оставляет всегда в сохранности то, что обеспечивает прежде всего бытие конкретного индивида: его способность превосхождения, постоянного выхода за свои пределы и его свободу, открытость будущему и не замкнутость горизонтов его определенности.

Итак, культура направлена на человека и есть его взращивание в определенном способе сохранения и возделывания. Но чем она тогда отличается от евгеники, медицины, бодибилдинга, воспитания, и всего того, что также направлено на человека и его формует? Все вышеперечисленные сферы, да и многие другие имеют дело лишь с одним каким-то аспектом формования человека, его созидания и сохранения. Медицина лечит тело, на него же направлены различные практики «творения собственного тела». Исключение на первый взгляд представляет педагогика, воспитание. Но воспитание человека, даже если оно комплексно и ориентировано на «непрерывный образовательный процесс», все же довольно локализовано по своей области деятельности. Оно «вписывает» человека в социальную среду, т.е. процесс здесь «однонаправлен», социальная среда формует по своему образу и подобию человека, а сам человек представляет собой «страдательное начало», не воздействуя на общество. Но одно из существенных свойств культуры — она, формуя человека, не делает из него «пассивного агента» воздействия, т.к. в этом случае мы имеем лишь один аспект культуры, а именно ее воспитательную сторону. Она как бы дает возможность человеку «сохраняя» свою активность войти в общее пространство, сконфигурировать свое «вхождение» иным, нежели пассивный, образом. Поговорка о том, что «культурен» не тот, кто не ошибается, а тот, кто не замечает ошибки, — тому пример. Культурен, иначе говоря, не тот, кто [31] активно и репрессивно воздействует на окружение, а тот, кто наподобие «дао» 2 формует пространство обитания.

В отличие от «отдельных» сторон формования человека и пространства его обитания, культура — нечто более общее, что соединяет в себе все эти частные аспекты. Она не просто «комплексно» созидает человека и человеческое пространство, она соединяет, согласовывая все отдельные стороны построения этого пространства. Вышеупомянутые стороны формования человека лишь части культурного пространства. Мы склонны рассматривать культуру как нечто объемлющее, то, что соединяет не только то, что, как правило, оценивается как культурный феномен, но и те стороны человеческой активности, которые подчас противопоставляются культуре, — например, естественнонаучное знание, техника или материальное производство. Все это также принадлежит культуре, формует ее и ею формуется. Вернее это те стороны, которые могут в свою очередь согласовываться с культурой, быть или не быть причастны культуре. Все указанные активности «бесцветны» с точки зрения культуры, они могут стать как носителями культуры, так и наоборот резко противопоставляться общему культурному пространству. В этом смысле мы совершенно правильно говорим о культуре производства, культуре общения. Иначе говоря, культура, человек, его активность и среда его обитания — неразделимые явления. Где есть человек, вернее где человек становится человеком и «удерживает» свою определенность, там присутствует пространство культуры. Все, что направлено на формование человека именно человеком, а также на формование человеческой среды обитания есть культура.

Итак, культура делает человека человеком. Вернее сказать: здесь нет «до» и «после», нет «вначале» культура, «потом» — человек. Все происходит «одновременно». Это есть процесс взаимо- [32] определения и взаимоформования. Более точно, культура — это «пространство» посредством которого и в котором происходит формование, создание человека. Культура всегда — культура человека. И человек всегда находится в пространстве культуры.

Когда мы говорим: культура формует человека, то что мы имеем в виду под понятием человек? Человек — это человек вообще или каждый индивид? Разница существенная, ибо если «движение» будет «идти» лишь от «человека вообще», то мы с неизбежностью «попадаем» в репрессивные структуры тотальности рода. Если же мы «идем» от индивида, то согласование вряд ли будет возможным, ибо мы всегда будем «застревать» на единичности. Поэтому мы сразу же оговоримся, что в данном случае необходимо, отличая индивида от рода, видеть функциональную тождественность и одного и другого. В культурном пространстве и индивид и род выступают как тождественные, родовое есть личностное, и лишь таковым может вступать в это общее пространство, а личностное приобретает функции рода.

Т.е. речь идет как о социуме, сообществе, о неком эйдетическом образовании, так и о конкретном индивиде, а также об их согласованном сосуществовании. Человек всегда есть согласованное существование сфер эйдетической структуры общества и личности единичного индивида, а культура есть способ этого согласования и сохранения этого согласования.

Иными словами, рассматривая культуру как способ сберегающего обустройства общего пространства существования человека, мы этим самым определяем на какого именно человека направлена культура. Она направлена как на «человека вообще», человечество, так и на конкретного индивида, особь; культура формует и созидает то единое пространства, которое согласовывает конкретного индивида, общество в едином со–бытийном пространстве. Культура есть способ сберегающего и сохраняющего согласования единого со–бытийного пространства. Причем это единое пространство воспринимается как личностное, в котором личность индивида участвует всем своим существом, не подвергаясь репрессивному воздействию тотальности общества или иных эйдетических структур.
[33]

c. Человек-культура

Человек, формуя культуру, формует себя самого, осуществляя свой собственный проект. Вместе с тем, это же осуществляет социальная сфера и сфера эйдетики в целом, они также формуют человека и его окружение, и, соответственно, культурное пространство. Осуществление человеком собственного проекта всегда протекает опосредовано через сферу социальности и через сферу эйдетики. В целом сферы социальности и сфера индивидуальной субъективности «включены» в сферу эйдетики, являясь ее своеобразными «дополнениями». Впрочем, это верно и в отношении других сфер, поскольку подобным же образом сфера индивидуальной субъективности «включает» в себя эйдетику. Речь идет о со–существовании, которое протекает как процесс взаимоформования и взаимоконституирования. Сразу же стоит отметить более «базисное» положение лишь двух областей — сфера индивидуальной субъективности и сфера эйдетики. Сфера же социальности конституируется лишь «потом», как процесс взаимодействия прежде всего двух из трех основных сфер, а именно субъективности и эйдетики. Вместе с тем сферу социальности не стоит рассматривать лишь как сферу интерсубъективности, своеобразное поле сосуществования индивидов. Социальная сфера формуется не только индивидуальностями как некое рядоположенное целое, но и тем «пространством», «откуда вырастает» человек: при–рода. Необходимо упомянуть и о третьей основной сфере реальности, предметной, «материальной» данности, которая также взаимоконституируется и взаимоформуется в общем со–бытийном процессе. Эта сфера также попадает в культурное пространство, формует человека. Но «объектом» культуры, т.е. объектом рачительного взращивания она становится лишь в той мере, в какой она входит в пространство бытия человека.
[34]

Речь же идет сейчас о формовании именно человека. Он представляет из себя «плавающую точку», рождающуюся на пересечении процесса идущего из трех сфер. Эта «точка» всегда есть «взаимо» и «со». Человек может быть человеком лишь тогда, когда он согласует в себе основные сферы (субъективности, внешнего мира и сферы эйдетики 3) и осуществляет свое формование как возвратное движение из этих сфер и движение «через», «сквозь» эти сферы. При этом движении эти сферы становятся личностно значимыми. Индивид находит себя вне себя. В свою очередь эти сферы существуют лишь через конкретного индивида, без него они просто не существуют. Иными словами человек живет в со–бытийной ситуации всех сфер реальности, все они, и, соответственно, сам индивид со–даются, со–полагаются «одновременно». Однако эта со–положенность вовсе не говорит об изначальной согласованности.

Согласованность, к которой стремится со–бытийная структура человеческого бытия осуществляется тем «феноменом», который носит название культуры. Иными словами для того, чтобы выполнять роль сохранения, сбережения и взращивания человека, формования человека человеком, культура должна быть тем «феноменом», который согласует между собой все «действующие лица» человеческого бытия. Она есть то, что согласует человеческое бытие с его со–бытием, то что сохраняет в этом со–бытии все его «составные части». Вернее, эти сферы не являются только составными частями, а и «составляющими», формующими частями, со–бытие человека изначально содержит общую рядо- и со–положенность.

Таким образом, мы имеем следующую структуру пространства со–бытия человека: три вышеуказанные сферы со–формуют общее пространство и согласовываются в нем; в свое очередь через это общее пространство происходит процесс взаимо- и со–конституирования всех этих сфер со–бытия человеческого бы- [35] тия. Это общее пространство есть не некая данность, а способ согласованности этих сфер, способ взаимоконституирования. Но на том, как происходит этот процесс согласованности мы остановимся в разделе, который будет посвящен характеристике пространства культуры, сейчас же нас интересует схематика формирования этого пространства.

Культура, как способ согласованности сфер реальности, формуется этими сферами, т.е. мы, находясь всегда уже в согласующем пространстве культуры, формуем ее еще «до» того как она начинает свою работу формования. Иными словами мы имеем «порочный» круг «взаимоопределяемости». Культура создается человеком, а человек создается, формуется культурой. То, что мы рассматриваем как явление культуры — даже если мы берем понятие культуры в «узком», прикладном значении — есть создание человека, а сам создатель формуется и создается тем, что лежит в основании этих явлений. Культура, таким образом, участвуя в процессе взаимоконституирования как способ этого согласовывающего взаимоконституирования, сама, внутри этого процесса, проходит подобный процесс. Она оказывается той же изначальной «не-данностью», каковой является человек.

Данность человека есть изначальная «не–данность». Это не значит, что он есть некое «потенциальное», что может быть актуализировано. Собственно говоря, полная актуализация означает смерть, т.е. упразднение самой актуализации. «Не–данность» человека есть существенная черта: человек, чтобы быть человеком всегда должен быть «не–данностью». «Про–ис–ходя» из «не–данности», человек сохраняет в себе свой исток. Иными словами человек есть «пустое» и «нелокализованное» пространство. Это изначальная и вечно «продолжающаяся» неданность, он всегда в проекте, в превосхождении. Лишь когда он в проекте, он обретает свою определенность. Но эта определенность всегда «откладывается» в будущее. Вместе с тем и в этом будущем, которое на первый взгляд может принести фиксированную определен- [36] ность, он сохраняет свой исток, изначальную «не–данность», неопределенность.

Когда М. Шелер говорит об «экс–центричности» человека, он имеет в виду эту разорванность определенности и проективную сущность человеческой экзистенции. Лишь когда человек эксцентричен, когда экзистенция есть эк–зистенция, то лишь тогда он со–ответствует своему «определению», которая есть «не–определяемость».

При этом мы должны помнить, что описываемый процесс конституирования не–данности человеческой проективности затрагивает человека вообще, т.е. все сферы человеческого со–бытия. Т.е. процесс конституирования не–данностей есть процесс взаимоконституирования не–данностей, согласующихся в общем нелокализованном пространстве. И этот процесс взаимоконституирования и согласования есть процесс культурного взращивания и сохранения человека. Как уже упоминалось, культура, являясь процессом согласования процесса взаимоконституирования, так же захвачена подобным процессом. Давая место согласующимся «не–данностям», она согласуется, взаимоконституируясь с этими «не–данностями». Она столь же представляет из себя лишь пустое пространство, нуждающееся в определенности. Эту определенность она обретает конституируя общее человеческое пространство и им конституируясь. Дело в том, что согласование, в котором нуждается общее пространство со–бытия человека, не есть статическая данность. Оно, согласование, в свою очередь каждый раз согласуется с этим пространством, и поэтому изменяется в зависимости от текущей конфигурации со–бытия. Иными словами то, что являлось культурой, т.е. способствовало сохранению и формованию человека человеком в прошлые эпохи или в каком-то определенном месте вовсе не обязательно таковым является в наше время или в ином месте. Это, конечно, не значит, что данное явление не должно быть оценено как феномен культуры той эпохи или той страны. Индивид локализован в определенной точке родовой истории и месте. Поэтому если нет соответствия поведения инди- [37] вида с текущей конфигурации со–бытия всех сфер, что нарушает всю схематику сбережения и формования человека, то поведение его будет некультурным. Например, безграмотность в текущей конфигурации со–бытия в нашей стране воспринимается как отсутствие культуры, ибо наличный момент и уровень исторического развития человечества требует овладения письмом, но ранее она таковой не являлась.

Из согласованности культуры с текущей конфигурацией со–бытия — а соответственно и со всеми сферами со–бытия — вытекает важнейшее свойство культуры — ее современность, четкая локализация во времени и пространстве. Эта локализованность культуры по сути и есть ее определенность.

Как согласующаяся со сферами со–бытия человека, культура приобретает в этом согласовании черты каждой сферы, которую не только согласовывает, но и сохраняет. Сохранность же достигается прежде всего, когда сохраняется исток, когда не утрачены «корни». Но человеческая экзистенция лишь тогда является таковой, когда она эк–зистенция, когда она разорвана и открыта будущему. Соответственно и культура лишь тогда вносит согласованность и соответствие в со–бытие человека, когда она не статична, а открыта будущему, и это есть подлинное формование и сохранение человека. Тогда как же совместить «верность» истокам, прошлому и открытость будущему? На этот вопрос можно ответить, рассмотрев уже более подробно эйдетическое пространство культуры, а также современность / со–временность локализации культуры.

d. Эйдетика пространства культуры

Культура, выполняя роль согласования, организует общее эйдетическое пространство. Конечно, культура, как и любое эйдетическое пространство не «оторвана» от реального мира: чтобы быть формующим и сберегающим человека и его окружение пространством, она должна актуально-действенно присутствовать / при–сутствовать в человеческой ситуации. Однако со- [38] измеренность того или иного явления культуре может быть прослежена лишь в эйдетическом пространстве. Таким образом, культура оказывается со–временна, т.е. вневременна и временна одновременно. Ее эйдетическое пространство реальнее чем это можно предположить.

Наконец, эйдетическое пространство культуры настолько обширно, что можно говорить о почти полном совпадении эйдетической сферы культуры с эйдетикой вообще. К эйдетической сфере культуры принадлежит и то, что как правило трудно оценить как эйдетическое образование: все, что согласовывает человека с его окружением, все, что формует человека человеком, все, что сберегает человека — все это принадлежит эйдетике культурного пространства. Таким образом, все стороны бытия человека могут быть при–сущны культуре. В едином культурном пространстве осуществляется подлинное, открытое, незамкнутое, т.е. сберегающее будущее, единство человеческой экзистенции, дающейся со–бытийно объемным образом. Культурой быть может все, иначе говоря эйдетическое пространство культуры имеет бесконечное количество измерений, каждое из которых свободно и открыто, и одновременно согласовано с любым другим.

Единство эйдетической сферы культуры «завязано» и на том обстоятельстве, что сфера культуры — это всегда сфера ценностей. Ценность — это еще одно «измерение» функционирования согласования. Культура — всегда значима, более того, она, как сберегающая и формующая человека, есть высшая из доступных и значимых для нас ценностей. В свою очередь, культурное пространство дает нам всегда наиболее оптимальные способы согласования и формования, ценности, ценностные ориентиры. В каждую эпоху они разные, ибо нет единого способа согласования, как нет общего индивидуального подхода, определенное единство так называемых общечеловеческих ценностей говорит скорее не об эйдети- [39] ческой их вневременности, или о некой неизменной природе человека 4, а скорее о «грузе» прошлого.

Наконец в каждую эпоху различны не только представления о ценностях, но и о том, что такое человек, каким он должен быть, к чему стремиться и пр. Тезис Протагора «человек есть мера всего сущего» действует в отношении существенного «звена» оценивающего процесса, а именно в отношении человека, полагая каждый раз новую, современную каждой эпохе, размерность оценки. Даже если мы тезис Протагора прочитаем так же, как М. Хайдеггер, а именно как то обстояние дел, что человек дает, предоставляет место каждому сущему, дело в схематике размерности не измениться, ибо все равно человек изменяет конфигурацию этого предоставления, т.е. фактически сохраняет те же функции.

Данное нами определение культуры как явления, которое формует человека человеком, согласовывая его с его окружением, на первый взгляд довольно пустое и «бедное» определение. В этом и «недостаток» и достоинство этого определения. Недостаток — поскольку не дает нам четкого ограничения. Но этот недостаток, по сути, является самым важным его достоинством, ибо культура, чтобы соответствовать сама себе, своему собственному определению, не должна быть в своей определенности жестко зафиксирована, замкнута.

Согласованность культуры и человека придает характерные черты как человеческой экзистенции, так и всех сфер со–бытия человека культурному пространству. Дело в том, что определенность человека довольно условна: мы говорили о проективной сущности человеческой экзистенции, о разомкнутости ее будущему. По сути человеческая экзистенция есть «пристанище», при–сутствие будущего, будущее есть «суть» эк–зистенции. Именно [40] этой направленностью к будущему, внутренней при–сущностью открытости простора неизведанного и «нехоженного» со–определены интенциональность и свобода человеческой эк–зистенции. Без этой открытости будущему нет «человека», не может быть осуществлено осмысление и определение человека. Открытость должна стать «зримой», ибо будущее дает возможность дистанцированности, что необходимо для определенности человека. Сама же определенность может быть дана лишь с открытого простора «расстояния». Через при–сущность будущего «внутри» человека обретается «объемность», своеобразная пространственность. Наконец, через присущность будущего осуществляется при–сущность и рода, продляющего всегда свое существование за пределы жизни индивида. Культура, культурное пространство, согласуясь с человеческой экзистенции также открыта будущему, при–сущна будущему.

Но поскольку культура приводит и согласовывает человека с его истоком, с при–родой человека, то в структуре культуры доминирующим оказывается не только открытость будущему, но и при–сутствие прошлого человека. Род человеческий продляет свое существование не только в будущее, он истоком лежит в прошлом. Культура согласует в себе прошлое и будущее, не давая затеряться ни одному, ни другому. Более того, через при–сущность эйдетике, ибо согласованность осуществляется прежде всего как эйдетическое образование, культура лежит во вневременной временности. Поэтому можно говорить не только о современности культуры, локализованности ее всегда в строго очерченной пространственно-временной ситуации, но и о вневременности. Культурная согласованность, формуя человека человеком, соединяет человека не только с его прошлым, будущим, вырывая этим самым из конкретной локализованности, но и с прошлым и будущим человечества вообще. Иначе говоря, культура связана (и связывает) как с традицией, так и с судьбой человечества.
[41]

II. Традиция и культура

Без традирования невозможно формование и сохранение человека, и, следовательно, без традирования невозможна культура. Кроме того эйдетическое пространство культуры есть, как любая эйдетика, соприсутствие всех разделяемых человеком времен, соответственно нормальное функционирование сферы культуры невозможно без постоянного присутствия прошлого в «едином» эйдетическом пространстве. Далее, культура, как приводящая и сберегающая при–роду человека, направлена на про–ис–хождение. Т.е. она направлена не только на соответствование с родом, но и на согласование с прошлым. Вообще сохранение и формование всегда опираются на пред–шествующее, которое является именно формой, в которой «выплавляется» любое сущее и, в особенности, человек. Именно пред–шествующее. Но именно это и осуществляет традирование.

Мы уже говорили, что культура, как сохраняющее и формующее начало, представляет собой значимость для человеческой экзистенции, она является ценностью. Будучи ценностью, она вступает в согласование с другими ценностями человеческого со–бытия. Бытие–ценностью — это другой «способ» субстантивации феномена культуры. То же самое можно сказать и о традиции, традирование — всегда сфера ценностей, ибо лишь ценное подлежит традированию.

Уже указанного достаточно, чтобы можно было изначально установить сочлененность культуры и традиции. Сочлененность настолько прочная, что невозможно говорить об одном, этим самым не затрагивая другое. Соответственно то, что можно выявить в культуре связано с традицией и ее проясняет, а то, что можно обнаружить в существе традиции оказывается объясняющим культуру.

Сочлененность не говорит о полной тождественности, но о близком родстве. Возможные варианты сочленности: а) одно есть [42] неизбежное следствие другого или ему неизбежно сопутствует, наподобие существенного или неустранимого признака; b) одно и другое является следствием или признаком некоего третьего, причем это третье может лежать как «позади», наподобие действующей причины, так и «после» наподобие телоса-цели или быть, наподобие материи или формы неким «принципом» организации и одного и другого; с) варианты а) и b), несмотря на видимое противостояние, соприсутствуют и являются некими соформующими причинами, причем в варианте b) схематика более сложна, ибо «третье» не является лишь действенным началом, а также является одновременно и результатом, т.е. и культура и традиция выступают в свою очередь «формующим» началом.

Во-первых, есть еще один вариант соотношения, а именно, традиция и культура суть одно и тоже, т.е. речь идет о синонимах, об именовании двумя словами одного явления. Это вариант необходимо разобрать, ибо при подобной пригнанности двух явлений, существует «соблазн» их просто отождествить. Традированию подлежит то, что сохраняет род человеческий как вид живого существа, и так или иначе механизм подобного сбережения продуцируется на протяжении поколений. Эти механизмы, без сомнения, не принадлежат по своей сути к культуре, ибо в отношении культуры мы изначально выяснили, что речь идет о соответствии человека именно понятию человек, куда «биологической смысл» входит лишь частью. Тем более, что природа у человека есть при–рода. Конечно, «биологический компонент», соприсутствуя в общем эйдетическом пространстве со–бытия человека, не столь уже «биологичен», ибо он именно со–при–сутсвует, т.е. речь идет о со–гласовании, поскольку он наделяется, ибо соучаствует в едином человеческом пространстве, характеристиками всех сфер человеческой реальности. Но это происходит как бы «за вторым разом», сущностно и изначально он лишь «потом» входит в это пространство.

Разнесение культуры и традиции, позволяет двинуться дальше и разобрать дальнейшие варианты. Первое, а именно принадлеж- [43] ность, включенность одного в другое. Понятие традиция не включается в понятие культура, ибо как мы только что отмечали традированию подлежат не только культурные «образования», но и то, что сберегает и формует человека как род живого существа. В свою очередь не может идти речи о «жесткой» включенности понятия культура в понятие традиция. Культурный феномен вовсе не обязательно подлежит традированию, ибо он, во-первых, ситуационно пригнан к текущей конфигурации со–бытия, месту и времени, а, во-вторых, сама суть культуры говорит о том, что она сохраняет самое человеческое в человеке, а именно открытость будущему и свободу, что сущностно «сопротивляется» неотвратимости повтора, хотя и может стать, как наиболее «оптимальное решение» таковым.

Следующий вариант говорит о том, что и культура и традиция существуют как следствия чего-то третьего, «через» или для третьего. Этот вариант, без сомнения имеет место, ибо мы с самого начала говорили о культуре как о феномене человеческой реальности, как о нечто, что сберегает и формует человека. Человек является причиной культуры, причем причинение здесь распадается на рубрики, наподобие схематики причинения у Аристотеля. Человек является формующей, «материальной», начальной и финальной причиной существования культуры. То же самое относится и к традиции. Именно человек выступает тем формующим, причиняющим «окружением» традиции, что приводит ее к существованию. Лишь в, через, для и «внутри» человека есть традиция. Однако подобное со–отношение культуры и традиции явно не достаточно, ибо оно не достаточно полно описывает схематику соотношения. Это происходит прежде всего потому, что сами отношения, на которых в конечном итоге «завязывается» соотношение культуры и традиции не столь однонаправлены, как это можно описать используя схематику причинения.

Итак, описывая сочлененность культуры и традиции мы должны использовать третий вариант. Он нам, кстати, дает обоснование довольно тесной взаимосвязи двух явлений человеческой [44] реальности. Этот вариант нам говорит о том, что схематика соотношения культуры и традиции есть схематика развертывания конституирования человеческого со–бытия. В процессе развертывания многопольного образования со–бытия все «участники» не даются изначально, а есть результат соформования, согласования и взаимоконституирования. Подобная схематика не дает нам «начальной» точки отсчета, движения или некоего единого принципа организации всей структуры, находящейся в постоянном изменении. Каждое «действующее лицо», каждый член подобной структуры взаимоконституируется остальными членами и взаимоконституирует остальные члены. Он предстает перед нами как бесконечная цепь и сеть отсылок, т.е. скорее является на мгновение застывшей связью, чем неким субстанциональным образованием. Каждый член структуры, каждая связь структуры является тут же исчезающим результатом. Речь идет о схематике подобной схематике герменевтического круга, когда ни одно участвующее в его круговом «порочном» движении сущее не дается изначально, но есть постоянные взаимоотсылки. Вместе с тем в подобной схематике развертывания и существования (вернее сосуществования) общее пространство, возникающее как тут же исчезающий результат, предстает как предельно согласованное единство, каждый член которого, будучи результатом общего процесса со- и взаимоконституирования, изначально согласован со всей схемой в целом и с каждым его членом.

Если мы используем данную схематику в отношении сочлененности культуры и традиции, то мы можем сказать, что культура и традиция суть составляющие общего процесса конституирования со–бытийного пространства человеческого существования. Их связь есть взаимосвязь, сочлененная с общей конфигурацией со–бытия и прежде всего с человеком. Они взаимоконституируют друг друга, сами являясь в свою очередь результатом общего согласования и конституирования. В этом процессе происходит конституирование и субстантивирование не только этих явлений человеческой реальности, но прежде всего самого человека. При [45] этом необходимо упомянуть, что «предпочтительная» 5 направленность их «деятельности», «топология» в общей конфигурации человеческой реальности у них различная, что позволяет сущностно их развести.

Традирование сущностно ориентировано на прошлое, само существование традиции есть прежде всего воссоздание прошлого, связь с прошлым. Будущее в схематике традирования дается лишь «за вторым разом». В отличии от традирования культура, согласуясь с существом человека, сохраняет как свою сущностную черту ориентацию на будущее. Конечно, и в том и другом случае, сами понятия «будущее», «прошлое» довольно условны, ибо человеческая реальность со–бытия, через присущность эйдетической сфере не дает возможности «жестко» зафиксировать и использовать «традиционное» временное членение.

Соотношение культуры и традиции не столь «безоблачны» именно из-за их сущностно иной временной ориентации. Более того, в процессе согласования и формования единого пространства человеческой реальности, они могут вступать в «конфликт», выступать как противоречивые друг для друга и друг друга ограничивающие полюса. Но их разнонаправленность как раз придает «объемность» и позволяет прояснять в открытом и развивающемся процессе оба этих явления. И именно через напряженность их сочленения можно рассмотреть судьбу будущего культуры, и через эту разнонаправленность мы в заключении проанализируем современное положение культуры. Но современность опять же может быть осмыслена лишь в перспективном обрамлении прошлого и будущего.
[46]

III. Современная ситуация: от репрессии прошлого к репрессии будущего

Культура (или то, что выполняло функции культуры) осмысливалась всегда исходя из постижения сущности человека. В самом деле, формование и сохранение возможно, когда ясно, что именно и сущностно нужно формовать в человеке, а также что нужно сберегать. При этом нужно, без сомнения, учесть саму возможность «узреть» при–сутствие будущего в человеческой экзистенции. Так эллинистический мир не «видел» это бесконечное зияние при–сутствия будущего, ограничиваясь кругом близлежащего. Определенность человеческой экзистенции придавала скорее ориентация на прошлое, а не на проективность и отложенность определения в будущее будущего, что принесло с «распадом» язычества христианство. Соответственно культура, которая согласовывалась с «видимым» горизонтом человека, простиравшимся «назад», также была ориентирована на прошлое. В подобной интеллектуальной ситуации традирование было более тесно сочленено с культурой. Культура «видела» и была ориентировано лишь на ближайшее будущее и традицию, а горизонт открытости экзистенции человека будущему будущего был неотрефлектирован.

Современная конфигурация со–бытия человеческой реальности — в своих сущностных чертах была сформована христианством. В отличие от античности человек обрел временное измерение будущего, которое становится превалирующим в экзистенции человека и как следствие этого, что существенно, человек, через открытие новой, дистанцированной от иного сущего, размерности своего бытия, «получил» возможность «оторваться» в культурном пространстве от традиции. В свою очередь индивид обрел дистанцированную от иного сущего субстанциональность настолько независимую, что появилась возможность, которая постоянно воспроизводилась от Декарта до Гуссерля, начинать с «Я» и «разворачивать» порядок сущего в антропоцентрический порядок.
[47]

Таково в существенных чертах было положение дел до недавнего времени. Ориентация на будущее спасала культурное пространство, и соответственно экзистенцию человека от тотальности прошлого и жесткой сцепленности традиции. Однако сейчас произошла определенная переориентация в «обратную» сторону: раз «открытая» размерность будущего становится преимущественной размерностью экзистенции человека. Вместо тотальности прошлого, что было в античности, мы имеем тотальность будущего, таким образом современное обстояние дел характеризуется утратой прошлого при доминировании проектности. Экзистенция человека, постоянно отбрасываясь в своей определенности в будущее, утрачивает возможность субстантивации, и, соответственно, она, лишаясь «твердой почвы» и привязанности к прошлому, «размывается» в бесконечности отсылок.

Это происходит во всех сферах. Даже в житейской установке и структуре повседневности «записано» обесценивание прошлого. Так купленная вещь не хранит, разве что как предмет антиквариата, ценность прошлого. Мы «нацелены» на обесценивание вещей — завтра она будет стоить меньше. Время не придает ценности прошлому, оно бесследно потребляется как товар. «Мои года — мое богатство» — лишь реверанс давно прошедшему. Во многом воспроизводя структуры повседневности, научное знание также «нацелено» на новацию, достигнутое знание уже не имеет ценности. Прошлое, таким образом, утрачивает свою значимость и ценность. Соответственно обедняется при–рода, а исток человеческой экзистенции из сферы прозрачности переходит в «бессознательное», незримое. Утрачивается историчность, как размерность человеческого бытия, базирующаяся не только на открытости будущему, но и сбережения, ценности прошедшего. Сама же утрата исторической размерности в той интеллектуальной ситуации, когда она уже стала сущностно значимой, с неизбежностью приведет к нарушению определенности человеческой экзистенции, если ни к новой конфигурации человеческой реальности, человеческого со–бытийного бытия.
[48]

Таким образом, человек, размывается в серии бесконечных, и даже «как проблема», нелокализуемых отсылок. Человек, который «возник» как «проблема», стал «виден» с «открытием» субъективности в Новое Время, утрачивая размерность исторического, становится в принципе «неразрешимой» проблемой. Мы можем констатировать, что сбывается предсказание М. Фуко о том, что «человек» исчезнет как нарисованное на прибрежном песке слово. Речь, конечно, не идет о «смерти» человека, наподобие «смерти» бога которая «случилась» в XIX веке. Утрачивается субстанциальное и привилегированное положение человеческой экзистенции. Антропоцентризм, тесно связанный с центральным положением человека, его субстанциальностью, перестает быть значимым. Человек уже не мера всего сущего. Возникает иная размерность. Размерность, не имеющая изначально никакого центра. В лучшем случае человек становится «средством» для определенности иного сущего. Это можно видеть в подмеченной уже Марксом нацеленности не на «товар», но на структуру, где началом и концом цепочки являются «деньги», а «товар», т.е. то, что сочленено через потребности с человеком — лишь «промежуточное», опосредующее звено, не определяющее, но определяемое несубстанциональным субстратом денег. С утратой «прежней» определенности человека, начинает исчезать традиционное «обрамление» человеческой экзистенции. Возможно скоро мы перестанем говорить о культуре и о традиции, ибо с «исчезновением» человека исчезнет текущая конфигурация культурного пространства, сущностно с ним сочлененная.

Что это «так плохо»? Это хуже — это «реальность». Но не в смысле «реальности», которая отделена от «идеальности». Как раз наоборот это есть реальность текущей конфигурации человеческого со–бытия, т.е. реальность соприсутствия всех сфер, и прежде всего эйдетической сферы. Сдвиг в конфигурации человеческого со–бытия, конечно, путем постоянных взаимоувязок и взаимоформовании восстановит или воссоздаст если функция сбережения и [49] формования будет все же «нужна» новой конфигурации нечто подобное по функции. Но это лишь сфера возможного.

Ибо будущее наверное и должно быть именно будущим, т.е. тем, которое трудно помыслить, соответственно сферой «возможности». По сути, многие из существующих и существовавших систем лишь пытались быть проективными или утопичными. Нельзя заставить волюнтаристски изменить конфигурацию со–бытия.

Исчезновение человека и человечности есть риск современной ситуации человеческой экзистенции. Вопрос лишь в том, оправдан ли этот риск. И если оправдан, то чем.