Категория со-субъектности отсутствует и в философии, и в психологии, и в культурологии. Между тем, есть серьезные основания предположить, что то отношение, ради «схватывания» которого она вводится, во-первых, выступает одной из непосредственных природных предпосылок культуры, во-вторых, начиная с определенной ступени своего развития, прилежит к конституирующим основаниям самой культуры.
Как известно, вектор морального отношения к действительности задается идеалом добра. Быть добрым к кому-то — значит противодействовать причинению ему вреда и способствовать его утверждению, то есть вести себя по отношению к другому так, как прагматически естественно действовать по отношению к себе. В основе такого поведения лежит ощущение боли или радости Другого как собственной, эмоциональное совпадение с Другим, даже если оно поверяется разумом. Таким образом, тканью нравственного отношения оказывается сопереживание. Эмоциональное состояние выходит за пределы данного индивида и пронизывает другого. Поведение двух разных индивидов имеет один детерминирующий его источник. Это значит, что два индивида в определенной мере сливаются в одного субъекта. Разумеется, в отличие, скажем, от двух рук одного и того же человека, два индивида остаются автономными субъектами. Иными словами, через сопереживание индивиды оказываются со-субъектны друг другу.
Сопереживание — не когнитивно. Если я знаю, что Другому больно, то мне самому больно лишь в том случае, если я ему сопереживаю. Сопереживание — онтологическое отношение. Хотя собственно мораль социокультурна, само сопереживание в ходе эволюции возникло раньше, в русле развития способов межпоколенной трансляции форм поведения. Там, где эти формы весьма жестко задаются генетическими программами, сопереживание излишне. Там же, где поведенческие паттерны генетически лишь вчерне намечены, рождающаяся особь должна учиться жить, и пока не научится, для нее есть постоянный риск. С другой стороны, без самостоятельной и рискованной активности адекватное среде поведение так и не сможет сформироваться. Выходом из этого противоречия и оказывается сопереживание, благодаря которому мать «курирует» свое дитя. Именно в отношении мать-дитя в наибольшей степени присутствует момент сопереживания.
В смысле механизма основой сопереживания в отношении мать-дитя является их изначальное единство. С рождением ребенка оно не вполне прерывается. Общеизвестно, что, например, если мать нервничает, то ребенок не засыпает, и т.п. Между ними сохраняется естественная связь, о характере которой мы пока можем сказать очень мало. Возможно, это улавливание ритма сердцебиения и/или нечто подобное. «Сторожевой» уровень связи может, если надо, резко форсироваться. Визг щенка — его «бегство от свободы» как от полностью автономной субъектности. Звук — один из важнейших механизмов обеспечения со-субъектности, связывания индивидуальных субъектов в интер-индивидуальное субъектное целое.
В человеческом мире отношения со-субъектности дополняются кардинально новыми моментами (генезис которых здесь нет возможности обсуждать). К их числу относятся связанные друг с другом конвенциализация и формирование не просто интериндивидуальной, в значительной мере ситуативной со-субъектности, но устойчивых внеситуативных надындивидуальных субъектов. Множество индивидов образуют такой субъект — реальный, а не фиктивный — только в том случае, если между ними есть «презумпция сопереживания». В основе ее лежит культурно-конвенциональное самоотнесение каждого индивидуального «Я» к некоторому единому «МЫ» (этническому, государственному, религиозному и др.).
Границы «МЫ» есть границы презумции сопереживания и, соответственно, границы нравственных отношений. В отличие, например, от юридических или экономических, нравственные отношения развертываются только в рамках «МЫ». Одно из проявлений этого состоит в том, что ложь «своим» — подлость, а врагам — хитрость, оцениваемая под углом зрения прагматической полезности.
Становление социокультурного надындивидуального Мы-субъекта неразрывно связано со становлением ВЫ-субъекта. Наряду общеизвестными оппозициями МЫ-ОНИ, где ОНИ — все, кроме «МЫ», формировались оппозиции МЫ-ВЫ, где «ВЫ» конкретный противостоящий «МЫ» такой же надындивидуальный субъект. (Всеобщность дуально-родовой организации заставляет считать отношения МЫ-ВЫ чрезвычайно значимыми). В таком случае индивид из числа «ВЫ» выступает по отношению к «МЫ» и ко всяком Я из числа «МЫ» не только сам по себе, но и как репрезентант «ВЫ» (и чем выше ранг индивида в составе «ВЫ», тем более значимо это отношение репрезентации; отсюда же происходит и обращение на «Вы», тогда как к «своему» обращаются на «ты»). Но поскольку всех индивидов из разных «ВЫ» знать невозможно, для эффективных межгрупповых демаркаций должны были возникнуть конвенциональные сенсорные репрезентанты сенсорно нефиксируемых общностей. При этом сенсорный образ соответствующей метки (знака) индуцирует несенсорное психическое образование, которое как раз и соответствует «ВЫ».
Есть основания предполагать, что для человеческой психики характерно стремление субъективизировать всякое воспринимаемое образование. Свидетельство этому — анимизм детского и древнего сознания. Лишь по мере накопления опыта, никак не подтверждающего всеобщность априорной гипотезы субъектности, субъектные компоненты психических репрезентантов индивидуальных неодушевленных предметов «свертываются». Однако априорная субъектная гипотеза не элиминируется сразу, а первоначально трансформируется. Субъектность отнимается от отдельного предмета и переносится на класс. Происходит дифференциация, раздвоение на «мертвую сенсорность» отдельного предмета и единую душу класса однородных предметов. Это уже не примитивный анимизм, единая душа — это уже что-то вроде бога соответствующего класса единиц. Дальнейший опыт приводит к редукции уже надындивидуальной субъектности класса предметов. При этом на месте психического несенсорного репрезентанта надындивидуального внешнего субъекта остается понятие — несенсорный репрезентант класса, лишенный субъектности и связанный с конвенциональным знаком. Таким образом, понятие возникает не вследствие вычленения формально общих сенсорных признаков некоторого класса предметов, а через объединение этих предметов одной впоследствии элиминируемой субъектностью, от которой остается только ее несенсорная природа. Понятие — это редуцироованный надындивидуальный субъект.
В то же время субъектность и здесь не исчезает полностью, но сдвигается еще далее вглубь бытия, стремясь в конце концов слиться с бытием вообще. Представление о едином Боге, лишенном каких-либо сенсорных характеристик, есть результат этого движения, выражающий отношение к бытию как к субъекту. В ряде религий, в частности, в Христианстве, через Бога формируется не просто субъект-объектное, но и со-субъектное отношение с бытием. В этом отношении гораздо раньше, чем в философии (и тем более науке, которой еще до этого далеко) оказывается схваченным единство человека с бытием не в материальности, то есть пассивности, детерминированности, объектности, а в субъектности, то есть свободе, самодвижении и непредсказуемости.
Добавить комментарий