Равновесие синего

Выставка в галерее Северная Столица «Пространство синего» (19.09. — 10.10.03) Александра Загоскина продолжает ряд выставок одного цвета: «Красный цвет в русском искусстве», «Комельфо в красном», «Белая картина». Но в ней есть существенное отличие: на предыдущих выставках красный и белый цвета разрабатывались кругом художников, а здесь эту задачу поставил себе один. При этом он взялся за разработку того цвета, о котором в свое время заметил Марк Шагал «я уехал во Францию, потому что там даже простая консьержка понимает красоту синего цвета».

Язык цвета — наиболее архаический способ воздействия на эмоциональное состояние, которое к тому же неосознаваемо и поэтому наиболее убедительно. Как заметил Гете цвет оказывает чувственно-нравственное действие на человека. После смерти картины, после торжества концептуальных и интерактивных форм высказывания, живопись сохраняет приоритет в драматургии цвета. Если акционизм репрезентирует тело, а концептуальное искусство — художественную мысль, то живопись владеет цветовым значением.

Сверхзадача художника — объять цвет. Но здесь есть и опасность. Как теряет полноту смысла картина, изъятая, например, из триптиха, так и отдельная картина вне цветового решения пространства лишается дополнительных обертонов. И дело не только в гомогенности цвета или определенности его границ, но в связанных с синим аллюзиях сна, лунного света и смутных желаний. Возьмем картину «Зеркало», она отсылает к одному из сильных мифологических символов: зеркало удваивает, возвращает, переносит из реального в потусторонний мир. Под этим цветом совершается таинство превращения и перевоплощения. Застывшая картина отражения ночной атмосферы мастерской, тревожности и тайны. Время господства синего, средоточия синего, глубины синего. Все здесь соприсутствует и усиливает друг друга.

Восходящая к архаике семантика цвета обычно разбивается на два противоположных значения. Но символика синего на первый взгляд однозначна: синий значит холодный, пассивный, ночной, духовный, депрессивный. Как никакой другой он отсылает как к высоте — синева небес, — так и к глубине — воды, сна, ночи. Раздвоение происходит на уровне восприятия. По Далю, «народ голубым называет то синее, то серое или темно-дикого цвета; голубая лошадь, пепельная мшистая, иногда даже с желтизной; голубым иногда народ зовет желтый цвет». Собственно говоря, обращение к традиции восприятия синего позволяет понять известные поэтические строки Поля Элюара: «Земля вся синяя, как апельсин». Как показывают этнологи, целый ряд народов, помимо русских, отождествляли противоположные цвета: у аборигенов Австралии желтый, зеленый и синий цвета обозначались одним словом.

Странное столкновение: синий и желтый в европейской культуре считаются цветами логоса, но в руках художника они становятся интуицией. Как чувствует себя человек, погруженный в пространство синего? Из какого настроения и в окружении каких мыслей рождается цвет? Если экспрессия находит выражение в красном, то синему соответствует взвешенность и отстраненность и, одновременно, символизировал цвет мужского оргазма в буддийской традиции, в этой роли выступает он у Умберто Эко в «Имени розы». Двойная полярность синего цвета соответсвует символическому прочтению. Четырнадцатая карта Старшего Акана Таро означает умеренность. На ней изображен ангел, держащий в руках две вазы синюю и красную, между которомы протекает бесцветная вода, или лучше сказать флюид. Умеренность возникает из соединения хтонического красного и небесного синего. Означает цикл периодического обновления.

У Александра Загоскина равновесие синего идет не столько от сопряжения противоположных состояний, сколько от кристаллизации существа цвета, которая проистекает из специфики его работ: он «слоит краску», покрывает холст слой за слоем, стирает, рисует и лессирует на одном месте. В итоге цвет идет не от поверхности, но собирается из просвечивающих слоев. На подкладках, например, сделана, картина «Сон». Цвет идет изнутри, и мы видим водную, зеленоватую синеву. В другом случае художник добивается особой, прямо-таки осязаемой, микрорельефности. Равновесие композиции и точность цветового ритма получаются не из броска кости случая (в миф которого сегодня трудно поверить), а постепенным приближением к гармонии. В представленных работах признаки времени редуцированы до нуля. Они словно погружены во внутреннее время художника, поэтому им так соответствует синий почерк вечности. В пространстве синего время приобретает обратный знак актуальности.

И будийская традиция и современные исследователи полагают, что цвет подсознания — синий. Его мистика завораживала символистов, Врубеля, завораживает она и Александра Загоскина, помогая добиться исчезновения границы между реалистичным и абстрактным изображением. Обратимся к картине «Городской пейзаж». Здесь достаточно чуть-чуть сместить взгляд, изменить дистанцию, и синий пейзаж переходит в абстракцию. Подобно тому, как это происходит с картинами любимого им Пьера Боннара.

Круглая картина «Освоение пространства». Как заметили гностики в интерпретации карт Таро: «Я хожу не потому, что у меня есть ноги, но напротив, я имею ноги потому, что у меня есть желание менять свое место в пространстве». Картина как раз выражает эту волю к перемещению. Ибо крылья и совмещение фаз движения рук в полете тоже говорят о воле: «Крылья — это тоже воля, выведенная вовне, воля, ставшая органом». Она есть желание выйти за пределы горизонтального движения, за границы привычного, двигаться по вертикали, осязать разницу температур земли и неба. Эфирное, сновидческое тело на фоне синевы, круг неба и человеческих упований, астральная синева и потоками воздуха размытый цвет. Тело опирается на воздух, но движимо устремлениями к объектам желания. Невольно перехожу к другой картине «Объекты желания», на которой предсставлена последовательная смена форм желания. Они, преодолев земное притяжение и утратив контекст, опираются на притяжение красоты, вожделения и восхищения. Другими словами, художник показывает нам невидимое, фиксирует преходящее и мимолетное.

На картинах Загоскина стираются границы между жанрами, уступая единству видения и творения мира. На этой выставке цвет становится решающим, соприсутствуя в игре форм, предметов, состояний. Но посвятив выставку цвету, художник намеренно уходит в тень. Главным героем становится не отдельная картина (даже если это психологический «Автопортрет с луной»), не сюжетное развитие, но само звучание синего. Художник доносит чистоту и изначальное многообразие синего цвета, который в отличие от предметного образа не «нагружен» значением. Символика цвета определяет мягкий, без нервной асимметрии и агрессии ритм письма художника. Он постигает гармонию цвета, снимая напряжение и драматизм проявлений синего цвета.