Бог как ситуативная доминанта иудейского религиозного сознания

Текстуально бытие Бога детализировано в своих динамических проявлениях. Интенсивность имманентного доминирования сопоставляется с коммуникативным статусом Бога, например, в книге Иова или талмудической притче о двух спорящих рабби 1. В этих примерах Бог как литературный персонаж переходит из разряда дискурсивной тотальности к фоновому знанию. В притче о двух мудрецах Бог исключается из прагматической повседневной реальности и наделяется полномочиями мнимого собеседника. С течением времени представления о Боге меняются в сторону отождествления Его бытия с дискурсивной актуальностью, как одной из ситуативных характеристик Божественной сущности.

В коммуникативной иерархии Бог возвышался над ритуальными практиками: институтом жертвоприношения, замененного впоследствии молитвой. Основные дидактические усилия богословской мысли направлялись на абсолютизацию Бога как коммуникативной, прагматической, следственно-причинной доминанты. Их целью являлось предостережение от переключения с высшей доминанты на подчиненные Ей, т. е. сакрально-прагматические действия. Целостность религиозного сознания определялась степенью сосредотачиваемости, предположим, молитвенного внимания на идее Верховного существа. Опасность подмены Доминанты субдоминантами составляет драматургию любой религиозной реальности. Иудаизм ограничивает число возможностей соприкосновения с сакральной реальностью и вторжение таковой в земную повседневность, вводя не только требование чистоты как условия контакта с сакральным, но и производя парадоксальное определение святости как тотальной нечистоты: «прикосновение к Священному Писанию оскверняет руки». Очевидно, именно поэтому синагога предстает всего лишь зданием, где можно через слуховое восприятие соприкоснуться с текстом Торы [Рыйгас, с. 45]. Сакральная доминанта, т. о., ограждается от эмоциональной деструкции и фрагментации.

В процессе развития невольно подверженный антропоморфизации Бог наделяется интенсивными признаками [Делез, с. 31], одним из которых является коммуникативная интенциональность в отношении человека. Индивидуализируясь, человеческое сознание постепенно все более и более обосабливается от трансцендентной реальности, превращая в таковую земную повседневность.

Иудаизм соединил сакральное и бытовое пространство в единое ритуальное поле. Совмещенная сакральная вертикаль и повседневная горизонталь в иудаизме стали рассматриваться, как сферы приложения одинаковых этических усилий с приоритетом этизации именно повседневности. Подобная антропоценричекая модель предполагала варириативность взаимодействий с Богом через членов иудейского религиозного сообщества (и включаемых в таковое неевреев по принципу выполнения ими Семи заповедей Ноя). Теоцентрическая модель христианства предполагает опосредованные взаимоотношения с Богом через систему сакральных артефактов и институализированной иерархии — как основных посредников божественной коммуникации. Бог отдален от земной реальности иерархией субдоминант, которые заключают человека в эмоциональный плен. Апофатически или катафатически расчлененный на множество свойств Бог в последующем переходит в план сниженной агиографичности. Его Бытие актуализируется в псевдоисторических соприкосновениях с земными персонажами, следствием чего становится откровенная антропоморфность Бога, наделение Его протяженными, нарративно значимыми, характеристиками. Философским итогом Божественного Бытия становится Его смерть.

Иудаизм отрекся от описательной фрагментации Божественной сущности. Коллективность молитвенного жеста потеряла смысл, поскольку мыслилось пантеистическое всеприсутсвие Бога без необходимости локализовывать Его Бытие в земной реальности. Аналогом вариативности ритуальных действий стало этически обусловленное общение с членами сообщества. Сам синагогальный ритуал имеет минимальную эстетическую нагрузку. Подобный ритуальный аскетизм обусловлен не только историко-культурными условиями существования иудаизма, но и заданной в раввинистическом иудаизме тенденцией на максимально индивидуализированное религиозное сознание. Иудаизм сумел избежать дробления сакральной реальности и полидоминантности ритуала.

Иудаизм освободил религиозное сознание от коллективной обрядности, следствием чего на первый план выдвигается принцип ситуативного, если даже не произвольного, общения с Богом. Бог становится зависимым от коммуникативной активности человека и дискретной интенсивности его духовных усилий. По мере развития представлений о Боге его интенсивные признаки [Делез] все более нейтрализуюся, покуда понятие Бога не становится фоновым знанием или этически (а в случае государственного иудаизма современного Израиля) этнически значимым концептом.

Предельная интеллектуализированность иудаизма подавляет очевидную «коммуникативную рациональность» [Делез, с. 41] обращений к Богу и поэтому переходит в разряд ситуативной доминанты иудейского религиозного сознания. Бог начинает рассматриваться как принцип интеллектуальной социализации.