Антропологическая катастрофа: реальность или иллюзия?

[213]

1. Идейно-психологический контекст последнего десятилетия «размыл» границы научного подхода, расширив горизонт «видения» многих проблем. Вместе с тем эйфорически «опьяненное» невиданными ранее возможностями интеллектуальной свободы, сознание современного человека при всей его интенсивности часто оказывается поверхностным, невосприимчивым к метафизическому измерению обсуждаемых вопросов. В их числе так называемая «антропологическая катастрофа», одна из главных катастроф ХХ века, которую благополучно унаследовал и век начавшийся. Она, как правило, «скрыта от глаз» и «выражается совсем не в таких захватывающих дух явлениях как столкновение Земли с астероидом, истощение ее естественных ресурсов или чрезмерный рост народонаселения, и даже не в экологической или ядерной трагедии». Антропологическая катастрофа — это «событие, происходящее с самим человеком и связанное с цивилизацией». Смысл его заключается в том, что в человеке может необратимо сломаться нечто жизненно для него важное, «в связи с разрушением или просто отсутствием цивилизационных основ процесса жизни». Причем катастрофа «уже происходит в силу нарушения онтологических законов, по которым [214] устроено человеческое сознание и связанная с ним «пристройка», называемая цивилизацией» 1 (курсив мой — Н.Г.).

2. В ХХ веке стало очевидным, что цивилизация (или культура) оказалась весьма «хрупким строением» и ему угрожает гибель. Речь идет не о диагнозе «болезни» человека и творимой им культуре. Диагноз известен и поставлен давно, со времени активного обсуждения так называемой проблемы «кризиса культуры». Уже неоднократно сказано: кризис культуры — это не эпистемологический трагизм (Пигров К.), придуманный теологами и философами в кельях храмов и тиши кабинетов, а хорошо наблюдаемая и четко фиксируемая реальность. Очевидно, что сегодня эта болезнь достигает своей критической точки, идеологии суицида в многочисленных вариантах.

3. Можно оценивать ситуацию и по-иному, в другой тональности, по аналогии с процессами, происходящими в толще земной коры, когда подземные толчки — сигнал о начинающемся землетрясении или вулканических извержениях. Можно в духе синергетики предположить, что «кризис культуры» — это «естественная» болезнь общества (своего рода благо), свидетельствующая о состоянии организма в целом. И организм как сложная самоорганизующаяся система найдет способ ее лечения…

Но в какой бы «системе координат» не обсуждалась эта проблема, неизбежно возникнет вопрос: в чем причина «болезни» культуры? Почему ткань культуры подвержена образованию «раковых опухолей» (Бодрийяр Ж.), разрастание которых грозит смертью человечеству? Почему в мире возникают «ситуации неопределенности» или, как их именуют в просторечии, ситуации абсурда?

4. Один из вариантов современного философствования (М. Мамардашвили) предлагает «помыслить» так называемый принцип трех «К», который в определенной мере помогает охарактеризовать эти процессы. Первое «К» («я — когито» Картезия) — это не только «пункт» абсолютной достоверности и непосредственной очевидности «я есть», но и установление «зависимости всего происходящего в мире (в том числе в знании) от собственных действий человека». И тогда человек предстает существом, способным сказать «я мыслю, [215] я существую, я могу», и являющимся возможностью и условием мира. Иначе говоря, традиционное абстрактно-гносеологическое толкование «когито» превращается в этическое: принцип «я мыслю» становится образом и формой не только свободной мысли, но и принципом нравственной, а значит и духовной дееспособности, ответственности человека за себя и созданный им мир.

Второе «К» (Кант) указывает на условия, необходимые для того, чтобы человек, конечное, смертное существо, мог «осмысленно совершать эмпирические акты знания, морального действия, оценки, получать удовлетворение в ходе поиска. Ведь иначе ничто не имело бы смысла — впереди (да и сзади) бесконечность». К числу таких условий принадлежит понимание «устройства» мира и жизни человека. Суть его в том, что человеческое существо застает мир, где уже действуют особые гипотетические «интеллигибельные» измерения (объекты) — образы целостности, далее неразложимые, замыслы или проекты развития. В них заключен «некоторый первично свершившийся синтетический факт», и поэтому они «служат «вещными метафорами» обозримости всего целого, его стиля, тона существования, и являются как бы особой устойчивой материей внутренней формы сознания («внутреннего знания») и ориентированности живых существ в системе. Другими словами, это означает, что в мире дополнительно (к содержащемуся в поле рациональной апперцепции «я») реализуются условия, при которых указанные акты вообще имеют смысл, а смысл всегда дискретен и локален. Следовательно, для конечного существа все зависит от единственного условия: имел ли место или нет первичный синтез, реально выполненный синтетический факт.

Выполнение всего того, что задается вышеназванными принципами, осуществляет программу становления homo sapience, человека, знающего добро и зло. Но если происходит нарушение принципов Картезия и Канта, их вырождение или регрессия, то получается существо, вполне человекоподобное, но в действительности лишь имитирующее человека. Это существо, для характеристики качеств которого в европейских языках не существует адекватных словесных обозначений. Человек «странный», человек «неописуемый», творящий кафкианский мир, мир сплошных «зомби-ситуаций», потусторонних, втягивающих и засасывающих его [216] в «сонную тягомотину» нелепости и абсурда. Это — ситуация третьего «К» (Кафка).

5.Тема «неописуемого» человека и образуемого им «неописуемого сообщества» входит в европейское самосознание благодаря работам Киркегора, Ницше, Хайдеггера, Ортеги-и-Гассета. Свою лепту в обсуждение проблемы вносит французская философская и социологическая мысль (Арон, Батай, Бланшо, Нанси и т.д.). Последняя приходит к выводу о конце, смерти социального, заменяемого «молчаливым большинством» — массой, ничем не отличающейся от животных 2.

6. Принцип трех «К» заключает проблему человеческого бытия в определенный режим, смысл которого в том, что «… нечто еще нужно (снова и снова) превращать в ситуацию, поддающуюся осмысленной оценке и решению в бытийственных терминах этики и личностного достоинства, в ситуацию свободы или отказа от нее как одной из ее же возможностей». Таким образом, моральность — это не торжество определенной морали, а способность воспроизводства ситуаций, уникальность и полнота которых может быть описана моральными понятиям. При этом «когито» предстает не только в статусе обоснования рационалистического метода, но и как начало новоевропейской онтологии, имплицитно включающей в себя метафизическое обоснование личности и морали.

7. Оппозицией описываемому типу философствования предстает концепция Рорти 3, подвергающая резкой критике европейскую метафизику с ее поиском всеобщих и неизменных свойств бытия. Уверенность в существовании единой природы мира и человека, питающая гносеологический оптимизм, Рорти относит к числу величайших заблуждений. Только идея творца, безмерно превосходящего мир и человечество, могла быть связующей нитью допущения универсальных и вечных законов бытия и предположения о наличии неких единых глубинных пластов, в равной мере присущих всем людям. Иллюзия универсализма — источник выводов о катастрофическом состоянии современного мира и человека.