Известное противостояние Владимира Набокова, «огромного, зрелого, сложного современного писателя», появление которого, по мнению Н. Берберовой, оправдывало все поколение молодых 1, и парижского журнала «без политики» «Числа», сплотившего лучшие литературные силы младшего поколения эмигрантских прозаиков, поэтов и критиков, вошло в историю эмигрантской литературы как одна из наиболее затяжных и «громких» литературных войн 2, за ходом которой пристально следило все эмигрантское сообщество. В рамках философии диалога и теории коммуникации литературная война являет собою крайнюю форму полемики, когда диалог по определению невозможен. Его место занимают односторонне направленные линейные дискретные монологи, «не слышимые» противоположной стороной. В ходе войны каждая из сторон, по сути дела, не отвечает противнику на его посыл, а продолжает начатый монолог. Таким образом, участие в войне с каждой стороны сводится к выстраиванию непрерывного монологического высказывания. Одной из характеристик войны является и то, что в ходе ее не соблюдается временная последовательность и не выдерживаются паузы, необходимые для того, чтобы воспринять («услышать») реплику оппонента. Последовательны на временной шкале лишь «объявление войны» и непосредственная реакция на него; в дальнейшем коммуникативная активность противников осуществляется без пауз, что заведомо исключает возможность выстроить диалог.
Другой, не менее важной, особенностью литературной войны, является взаимное наложение текста литературы и текста жизни, происходящее в ходе «военных действий». При этом подчеркнуто акцентируется роль каждого из участников (ни один из них не имеет ни права, ни возможности выйти из границ роли), в соответствии с которой выпады с обеих сторон в рамках указанных текстов приобретают характер жеста. Жест получает определенный смысл (семиотизируется) в зависимости от того, какое место он занимает в единой композиции текста войны, выстраиваемого в соответствии с определенной стратегией и тактикой каждой из сторон. Кроме того, наделение жеста смыслом зависит и от места того или иного участника войны в общей иерархии каждой из «армий». Жест может повысить/понизить статус участника в указанной иерархии в сознании его сторонников и/или противников. В связи с этим вполне закономерно, что литературные войны, как правило, ведутся партиями, группирующимися вокруг наиболее известных деятелей литературы или вокруг их имени, причем, последние далеко не всегда принимают в войне активное участие. Так, в войну Набокова и «Чисел» оказались вовлеченными Набоков и Ходасевич, с одной стороны, Г. Иванов, Г. Адамович, З. Гиппиус и русский Монпарнас (с другой.
Двигателем войны Набокова с парижским журналом, как и литературной войны вообще, можно считать стремление защитить честь — личную и корпоративную. Поводом для войны, по мнению самого Набокова, явилась его нелицеприятная рецензия на роман И. Одоевцевой «Изольда». Иванов выступил на защиту чести жены, опубликовав в «Числах» уничтожающую рецензию на романы Набокова, которая положила начало «крупномасштабной антисиринской кампании» 3. Целью войны являлось восстановление чести, снятие позорного пятна, нанесенного оскорблением. Каждый ответный выпад воспринимался противоположной стороной как новое оскорбление, в результате чего война приобрела затяжной характер, ожесточенность сторон в ходе ее нарастала, а удары становились все более «смертоносными», предполагая в пределе символическое уничтожение противника. Для достижения поставленной цели все средства признавались допустимыми, что обусловило, с одной стороны, формальное многообразие войны (от статей и рецензий в периодической печати и устных высказываний на различных эмигрантских собраниях до получавших в диаспоре широкую известность эпиграмм и отражения войны в художественном творчестве). С другой стороны, указанное обстоятельство обусловило восприятие войны современниками как последовательность во времени рядоположенных попыток убийства (литературного).
В ходе войны создавались и гибли литературные репутации, решались литературные судьбы участников, складывались и распадались литературные коалиции. Перо становилось орудием убийства, вместо крови обильно лились чернила, и эта символическая замена становилась предметом словесной и смысловой игры. Текст войны, властно требовавший продолжения, втягивал все новых участников и все глубже «затягивал» каждого из них. При этом участники вынуждены были выстраивать собственное поведение в соответствии с двойным диктатом: текста войны и общественного мнения, в результате чего каждый из участников все более «замыкал» себя в рамках однажды избранной роли, заложником которой он оказывался.
В войне отстаивались три уровня чести — честь личная, честь корпоративная и честь Художника. Война, таким образом, не только являлась противостоянием личным и противостоянием поэтик, но и в очередной раз актуализировала извечный спор о роли литературы и предназначении поэта. Для характеристики войны весьма показательно, что в ходе ее сложилась весьма парадоксальная ситуация: стороны обвиняли друг друга в типологически одном и том же «грехе». Подчеркнутый эстетизм Набокова и его отношение к искусству как к игре раздражали парижан и воспринимались как некоторый анахронизм; в свою очередь, Набоков рассматривал «коллективное уныние» монпарнасцев как не менее анахронистичную игру в декаданс. Предельная искренность позиции каждой из сторон ускользала от противника, и оппоненты вполне убежденно предъявляли друг другу обвинения в неискренности, в использовании маски, в пристрастии к игре, в стремлении уйти от действительности. Трудно согласиться с современниками, считавшими причиной подобного непонимания зависть или «печальную неподготовленность» Монпарнаса к возможности появления среди них «чего-то крупного, /…/ благородного, своеобразного, в мировом масштабе — значительного» 4. Противники не понимали друг друга потому, что они друг друга «не слышали», поскольку текст каждой из сторон являлся не-текстом для другой. Функционируя как не-тексты, они, тем не менее, путем взаимного наложения образовывали генерирующий новые смыслы и потому значимый для эмиграции в целом единый текст.
Добавить комментарий