Судьба философии и ответственность философа

[8]

Судьба философии — величественна и трагична. В древней Индии почитали за честь «сидеть у ног учителя». Именно так родились Упанишады — самые древние философские тексты. В Китае философская школа Кун Цзи предопределила на многие годы развитие страны. Конфуцианство как морально-политическое учение этой школы существует уже более двух с половиной тысяч лет, обеспечивая стабильность государства, формируя менталитет и этико-философские взгляды народа. Но в том же Китае, когда так называемые «легисты» («законники») ненадолго пришли к власти, они уничтожили конфуцианские книги, а тех, кто их прятал — кастрировали, камнями «разбивали собачьи головы» ученых и топили философов в нужниках. Та же история с расправой и унижением философов повторилась в 60-е гг. ХХ века, в период так называемой «Великой пролетарской культурной революции».

В античности — философия стала образом жизни. Здесь были такие проникновения в тайну бытия и небытия, что они, по выражению М. Хайдеггера, навсегда предрешили судьбу Запада, а значит, в условиях современной глобализации — и судьбу всего мира в целом. Что касается западной философии, то и ее судьба во многом была предопределена античностью. Как писал английский математик, логик и философ А.Н. Уайтхед, «Наиболее правдоподобная общая характеристика европейской философской традиции состоит в том, что она представляет собой серию примечаний по Платону…» 1.

Но в той же античности была расправа над Сократом, которую Л. Шестов назвал «чудовищным фактом в истории». Была скоропостижная смерть бежавшего из Афин Аристотеля, а великий Платон, был продан в рабство.

Тысячелетняя история средневековья — это история унижения философии как служанки богословия, вечно подозреваемой в нечестности и ереси. Это — костры инквизиции, на которых сжигались все, кому церковь выражала недоверие. Всего за три века инквизиции (XIII-XV вв.) было сожжено 9 млн. человек, что составляло половину тогдашней Европы. Но философия выжила. И более того, философскими доводами от «разума» [9] обосновывалось бытие Бога, а «ученые» искали «философский камень», способный излечить от всех болезней и превратить любой металл в золото.

На мракобесие и другие вызовы средневековья философия ответила гуманистическим Возрождением. Потом были эмпиризм и рационализм Нового времени и эпохи Просвещения, немецкая классическая философия и неклассическая философия ХХ века. Однако и в этот период судьба философии была абсолютно не предсказуема. Она почиталась как методология науки и отвергалась как метафизика. Памфлетами М.Ф.А. Вольтера и книгами Ж.-Ж. Руссо зачитывалась революционная Франция, но попытки воплотить в жизнь их «гражданскую» религию закончились массовыми казнями материалистов-атеистов и шутовским фарсом с проститутками вместо богинь Любви.

Высокой классике философской мысли XVIII-XIX веков двадцатый век противопоставил культуру постмодернизма, которая легализовала проблемы секса и безумия, сделав их предметом философского анализа. Постмодернизм в философии отказался от онтологии, то есть попытки разгадать тайну сущего интеллектуальными средствами, от логической системности и теоретизирования. Он ознаменовал собой кризис рационализма и окончание эпохи прогресса, понимаемого как преобразование и изменение мира во имя человека.

Еще более мучительной и трагичной была судьба философии в России, где она, как отмечал Н.А. Бердяев, всегда была на подозрении, постоянно подвергалась гонению. В Россию философия пришла вместе с христианством. Однако вплоть до XVIII в. она развивалась исключительно в рамках богословия. Когда же началась секуляризация церковного сознания, то насаждаемое Петром I западничество стало отвергаться традиционным обществом хотя бы потому, что «дома, мол, их (иностранцев — В.Т.) располагают к изнеженности, ибо содержатся в такой чистоте, что гостю и плюнуть на пол нельзя, чтобы служанка, тотчас не подтерла» 2. Европеизация, начавшаяся в сфере образования с создания в Петербурге, по указу Петра I, Академии наук и художеств (в 1725 г.), очень быстро обратилось к наукам светским, опытным и практическим. «Таково свойство ума малокультурного, — отмечает в связи с этим Г.Г. Шпет. — Невежество поражается практическим успехам знания; полуобразованность восхваляет науку за ее практические достижения и пропагандирует ее как слугу жизни и человека» 3.
[10]

Что же касается философии, то ее служение не подчиняется утилитарным законам. «В философии, — пишет все тот же Г.Г. Шпет, — высокое культурное сознание находит само себя, довлеет себе, и в практических приложениях не нуждается, ибо все «приложение» философии — ее вольное бытие» 4.

Не удивительно, что указ Петра I изучать логику, метафизику, мораль и политику, «философским образом учимую», не был выполнен. Приглашенные для этой цели профессора из Германии были либо уволены, либо уехали сами. Не выполнен был и другой, на наш взгляд, главный наказ Петра — о предоставлении наукам, к которым Петр I относил и «филозофию», большей свободы и прав, ибо «науки никакого принуждения и насилия терпеть не могут, любяще свободу».

После смерти Петра I — в бурный век солдатских переворотов, цариц и фаворитов, в век выскочек, опьяненных властью и самодурством — философия сразу же и надолго попала в лапы русского обскурантизма. «Припадая к ногам» Елисаветы Петровны, Священный Синод молил императрицу воспретить распространение идей, «ведущих к натурализму и безбожию». Академический устав 1747 г. настоятельно требовал от профессоров философии, чтобы они не учили ничему противному православной вере, добронравию и форме правительства. Профессора должны были предоставлять в канцелярию конспекты своих лекций для суждения о том, не уклоняются ли они от учения православной веры и не сомневаются ли они в славном состоянии государства.

Только учреждение Московского университета (в 1755 г.) ввело философию в постоянный состав высшего образования. Однако и здесь ее влияние на общественное сознание оказалось ничтожным. Как известно, по предложению М.В. Ломоносова, Московский университет был создан в составе трех факультетов — юридического, медицинского и философского. Но студенты, проходившие полный курс философского образования, в подавляющем большинстве своем смотрели на философию как на тяжкую повинность необходимую только потому, что учеба в университете открывала путь к военной и государственной карьере. К тому же, факультет постоянно прерывал свою деятельность — то из-за отсутствия студентов, то из-за увольнения преподавателей, «не отвечавших» требованиям духовного ведомства, — пока в 1850 г. министр образования князь П.А. Ширинский-Шихматов совсем не запретил преподавание философии в университетах России. Свое решение он объяснял [11] тем, что «польза философии не доказана, а вред от нее возможен». Философский факультет в Московском университете был воссоздан только через 140 лет, причем, — и это крайне поразительно — в декабре 1941 года, когда немцы стояли под Москвой и шли бои на Волоколамском шоссе.

Однако запретительная деятельность властей — это еще не судьба философии в России. Интерес к ней и увлечение философскими проблемами за пределами университетов были огромными. В начале XIX в. умами прогрессивно настроенных молодых людей безраздельно владели И. Кант, Ф.В. Шеллинг и Г.В.Ф. Гегель. Вот стишок анонимного автора, достаточно убедительно свидетельствующий об этом:

В немецкой классической философии революционно настроенная русская интеллигенция видела мощный толчок для пробуждения России и возможность для осмысления ее национального бытия. Философия, по их мнению, могла указать путь к освобождению страны от самодержавия и преодолению ее вековой отсталости. А.И. Герцен называл диалектику Г.В.Ф. Гегеля «алгеброй революции».

40-е годы XIX в. — это время взлета философской мысли, распространяемой вне университетских стен, и возникновения русской национальной философии, период яростного противостояния «славянофилов» и «западников». Но уже в 60-е годы философия вновь подверглась гонению, правда, теперь уже слева, в революционной среде. Нигилисты видели в ней метафизику, отвлекающую интеллигенцию от реального дела и от долга служения народу.

С конца 80 — начала 90-х годов в России начинается повальное увлечение марксизмом как философией и социально-политической теорией, призванной не только объяснить, но и изменить мир. Выявляя причину этого удивительного явления, В.И. Ленин писал: «Марксизм, как единственно правильную революционную теорию, Россия поистине выстрадала полувековой историей неслыханных мук и жертв, невиданного революционного героизма, невероятной энергии и беззаветности исканий, обучения, испытания на практике, разочарований, проверки, сопоставления опыта Европы…» 6.
[12]

Но затем следует новый поворот в судьбе философии в России, обусловленный переходом ее наиболее талантливых представителей от материализма к идеализму и от марксизма к религиозности. Далее следует «взрыв» интеллектуальной энергии и так называемый «религиозный Ренессанс» начала ХХ в. Потом наступают эпоха революций, смена общественного строя, разгром русской религиозной философии и, как итог, — «философский пароход», вывезший философов из России. Последующее развитие философии в Советской России означало, по выражению Н.А. Бердяева, гонение на всякую философию, кроме диалектического и исторического материализма. Но в конце ХХ в. наступил новый поворот судьбы: крах советского строя и попытка воссоздать всю русскую философию в ее целостности и единстве с мировой философской мыслью.

Поистине «пути Господни неисповедимы», а судьба, даже если это судьба философии, непредсказуема и «выражает идею детерминации как несвободы» 7. И все же почему судьба философии столь изменчива, столь величественна и трагична? Думается, что решающей причиной этому является многогранность самого предмета философии.

Что такое философия? По мнению Пифагора, придумавшего это слово, «философия» означает любовь к мудрости, но так как мудрыми могут быть только боги, то люди способны лишь любить мудрость. Более глубоко, но все в той же плоскости говорил о философии Аристотель: «нечего искать науки более важной и значительной. Она (философия — В.Т.) самая божественная и значительная. И это — в двояком смысле. Ибо Богу она более всего свойственна и потому божественна среди наук, и она имеет своим предметом Бога (курсив мой — В.Т.). Только ей одной свойственно и то и другое. Ибо, что Бог принадлежит к основаниям и есть начало, это — несомненно; и только Бог же владеет ею, по крайней мере в высшей степени. Может быть, другие науки нужнее, но лучше ее нет» 8.

Плотин также считал, что философия — это самое значительное. Он даже и не думал разъяснять данное утверждение. Самое важное, самое нужное, самое значительное — вот что такое философия. А будет ли это наука, или искусство, или что-либо еще, равно далекое и от науки, и от искусства — не имеет значения.

Г.В.Ф. Гегель утверждал, что «философия есть эпоха, схваченная в мысли». По К. Марксу, «Философия представляет собой живую душу культуры». «Задача философии — писал В.С. Соловьев, — [13] объяснить все существующее». Философия — это «творение концептов», — писал Ф. Гваттари. Можно привести и другие определения философии. Этим словом иногда называют не только размышления о тайнах бытия и небытия, но и сентенции о жизни и смерти, интеллектуальную рефлексию, нравственные искания и экзистенциальные поиски смысла жизни. В книге М. Келигова «Философы о философии — опыт самопостижения» приводятся позиции 270 известных мыслителей 9. Но и это, конечно, не предел. Обобщая их взгляды, можно утверждать, что философия — это, действительно, самое значительное. Она — и духовная квинтэссенция времени, и живая душа культуры, и ее основание. Философия не может не отвечать на вызовы современности — таково ее атрибутивное свойство: она должна все объяснить. Но ее эпохальные задачи сугубо конкретны. Меняется мир, возникают новые проблемы, преобразуется человек, и, концептуально выражая эти изменения, преобразуется философия. Создавая разные системы духовного постижения действительности, она «творит концепты», которые принимает или отвергает общество. Почему возможно отвержение философии? Потому что измерение философии разными группами людей — разное.

Для профессионалов философия — это смысл их бытия-в-мире. Независимо от того, занимаются ли они только преподаванием философии или воспринимают ее как предмет научного интереса, они всегда погружены в философию. Она для них — самостоятельная ценность. Для обывателя, да и для общества в целом, значение имеет лишь то, что приносит пользу, причем сейчас и немедленно. Поэтому и философия, по их мнению, должна быть подчинена утилитарно-общественным целям. Общество приняло бы философию, если бы философы смогли сформулировать и в критической ситуации четко ответить на вопрос: «Что делать?». Если же она не отвечает на этот вопрос, а, вместо утилитарной оценки, дает ответ в категориях Истины, Красоты, Добра, а не — «Деньги-Товар-Деньги», то общество мстит философии, подвергая ее остракизму. Ее подозревают в равнодушии к интересам общества, которое так и не может признать самостоятельного значения философии как основания всей духовности, и все еще пытаются подчинить интересам политики, партий и направлений. Вот где коренятся коллизии в поворотах судьбы философии. Вот почему Н.А. Бердяев считал поистине трагичным положение философа в этом мире, где его никто не любит и где он вечно одинок.
[14]

Тогда за что же философы могут нести ответственность? Конечно, прежде всего за свой выбор. «Человек, — как писал Ж.П. Сартр, — будучи осужденным на свободу, несет весь груз мира на своих плечах; он ответствен за мир и за самого себя в качестве способа бытия» 10. Мы же взяли на себя ответственность за то, что философствуем, за то, что именно так живем, думаем, действуем. А поскольку философия — это важнейшая, если не главная, составляющая общественного сознания, формирующая дух народа, то мы несем ответственность за мир, в котором мы живем, за то общество, которое отвергает философию как самостоятельную духовную ценность.