Ощущение «потери», «конца», «смерти» («потери смысла», «конца истории», «смерти искусства, Бога, субъекта») оформилось… и стало жить естественной, плодотворной — в противоположность эсхатологическим номинациям — жизнью. Оно стало настолько очевидным, осязаемым, что возмутив гладкость поверхности взгляда, отстоялось, став привычным и таким своим. Отчуждающий себя и реальность, саморефлексирующий взгляд неминуемо приобрел некоторую о-смысленность, достаточную для того, чтобы «навсегда потерять охоту жить дольше и участвовать и исторической работе, постигнув с полной ясностью важнейшее условие всякой деятельности, именно ту слепоту и ту несправедливость, которые царствуют в душе каждого деятеля» (Ф. Ницше). «Пионеры», «бунтари», «аутсайдеры» поседели, подобрели и стали снисходительнее смотреть на жизнь, вернее, на смерть — всеобщее и поступательное умирание, — понимая привилегию мертвых: они не умрут более.
«Апокалипсис слишком затянулся» (А. Демичев) Затянулся… А был мальчик? Вытягивается ли теперь мое «присутствие» в линию, уходящую в Безумие? Складывается ли жизнь в осмыслен- [50] ное предложение, которого нее минует Точка? После «Смерти Автора» анонимное бормотание все больше напоминает блуждание по борхесовскому «Саду расходящихся тропок» (или скорее, тропов, где каждый рождает замысловатую «фигуру речи» и выкидывает свое коленце). Что же тогда поддерживает меня в этом головокружительном «Dis-tanz»’е, не приближая и не удаляя меня от смысла? Существует ли ось, стягивающая мою витиеватую зыбкость, если «само понятие объединяющего субъекта дискурса является чистой химерой, быстро «деконструирующейся» из виду? 1
Я постигаю смысл, исходя из контекста, в который я вписываюсь. Встреча с ним случайна, и я понимаю, что «произойди малейший сбой в цепи, крайним звеном которого я есть» (Ж. Батай), и буквы, выскользнув и искривившись, выложат новый узор, который вызовет к жизни мой Другой. Пространство, которое я описываю собой, лишено объединяющих, содержательных форм; оно «ризомирует» в изменчивость, множественность, неповторимость и непредсказуемость. Оно кишит разрывами, бес-связностями, частностями… единственно, что удерживает его — моя интонация перечисления, мое препинание. Моя Запятая.
Не претендуя быть всеобъемлющим синтаксисом, сцепляющим «слова и вещи по смежности и противопоставлению друг другу» (М. Фуко), не заполняя собой пустоты и отступы, Запятая полагает быть тому, что бытийствует… Борхес слишком прав, заставляя следовать через запятую животных «буйствующих, как в безумии, неисчислимых, нарисованных очень тонкой кисточкой на верблюжей шерсти, и прочих, только что разбивших кувшин, издалека кажущихся мухами». Она более не сближает подобное и не породняет близости, не сочетает сходство и пространство; в конечном итоге, она не позволяет миру центрироваться и замыкаться но себе самом. Мир, соскользнув с Точки, превратился в гигантские, уходящие за горизонт хребты запятых.
Теперь Запятая вовлекается в бескрайнюю стихию перечня, затопляющую собой настоящее описание мира. Перечня, который существует до тех пор, пока он длится, пока он предоставляет «всему живому» равные возможности, рассеиваясь, населять пространство, расцветать множеству ответов на вопрос о моем существовании, дабы в любой момент на принуждающее вопрошание Дру- [51] гого суметь составить свежий букет цитат, на мгновение исчезнув в нем…Письмо действительно становится «перечислением неких раздражителей, вызывающих закрепленные в коллективном опыте ответы» (А. Драгомощенко).
Перчень удерживается лишь тихой, умиротворяющей интонацией, умиляясь каждой подробности, частности, терпеливо перечисляя каждого. Разрушая грандиозные построения «метарассказов» человечества (Лиотар), он отказывает только в агрессивности деятелю, в назидательности — тону, в сакральности — придыханию… он не расставляет все точки над i. Запятые — бесхитростные узелки, связывающие, не дающие рассыпаться моему опыту как «языковому опосредованию» (Ж. Лакан), через который я откликаюсь, становясь «говорящим субъектом» (МакКейб). Именно поэтому я не устаю себя переговаривать, воспроизводить и возобновлять, уточнять утончая, бесконечно балансирую между Воображаемым и Символическим, выпуская в мир шумную стайку означающих, удивляясь и радуюсь их живому непостоянству, их изменчивости.
Запятая потеряла основание и кочует в поисках… Она утратила благородство прежней конъюнкции, начав соединять не-однородные члены предложения, отделяя прилагательное от глагола, сочетая немыслимое и несовместимое, непривычно препиная. «…она пользуется силой соблазна, управляющей догматизмом, сбивающей с пути и обращающей в бегство мужчин, легковерных, философов» 2. Мы удивляемся, запнувшись, встречая ее неожиданно, не на месте, но, выправляясь, вынужденно принимаем ее легкомысленную не-верность… «Хайдеггер цитирует предложение…, но его комментарий, как, кажется, всегда обходит стороной женщину» 3. Без запятой, как, кажется, все же, Дерриде не обойтись.
В многоликости пространства мы обнаруживаем множество крохотных, «неровно очерченных и фрагментарных участков, в которых безымянные черты сходства склеивают вещи в разнообразные островки… но едва намеченные, все эти группировки рассыпаются, так как сфера тождества, сколь бы узкой она ни была, все еще слишком широка, чтобы не быть неустойчивой» 4. Небезопасная эквилибристика.
«Апокалипсис слишком затянулся»
[52]
Искушенный постмодернист знает, что у него впереди и чем все это кончится. Утрата ожидания будущего таит в себе ощущение настоящего, в котором ничего не изменится. Надежды нет. Как нет «тревоги», «ужаса», «отчаяния»… «Главенствующее положение порожденных механистически информационных потоков, в конечном счете, приводит к общему распаду экзистенциальных территориальностей» (Ф. Гваттари) Ах, да… Постмодернист не знает «когда»? Так КОГДА? Но за скорбной согбенностью пытливо вопрошающего знака опять же лакомит себя интонация деланной серьезности. Он не знает и не хочет… Он просто заговаривает бытие дó смерти,,,
Добавить комментарий