В ХХ в. всеобщее научное знание всё более определённо переориентируется с изучения эволюционно-функциональных процессов на изучение процессов переломно-кризисных. Успех синергетики как учения о конструктивной роли хаоса в формировании устойчивых порядков в том числе и социальных — показательное свидетельство отмеченной тенденции. Конечная причина такого рода переориентации очевидна — обострение кризисности самой нашей эпохи и прежде всего кризиса европейской цивилизации, которую мы именуем да и воспринимаем как мировую. В этом контексте рассуждения о кризисах и катастрофах вряд ли могут сохранить отвлечённо-академический характер, став свободными от актуальных современных ассоциаций. Конечно, социальная синергетика, подчёркивающая ограничивающе-тупиковую роль порядка и конструктивно-творческие возможности хаоса как бы нейтрализуют их изначальные ценностные характеристики. Однако по существу синергетические понятия всё равно остаются общенаучными, предназначенными для объяснения любых диссипативных систем и тем самым вряд ли способными, какие бы эпитеты мы к ним не прилагали, уловить своеобразие социальных систем. Объективное и естественное становление порядка из некоего абсолютного хаоса применительно к реальным обществам (цивилизациям) оказывается не только сильно упрощающей идеализацией, предполагающей учёт многочисленных коэффициентов, замедляющих или ускоряющих этот процесс и придающих ему тем самым индивидуальный облик [76] исторического события. Ещё важнее то, что общества как коллективные субъекты могут сознательно противостоять влекущему их объективному процессу, изо всех сил удерживая исторически давно изживший себя порядок, или столь же отчаянно сопротивляться погружению в обещающий им обновление творческий хаос. Тогда идеальная траектория движения оказывается не только отклонившейся или несколько замедленной. Она может вопреки всем законам синергетики оказаться жёстко блокированной или даже обращённой вспять.
Это обстоятельство, как мне представляется, может стать основанием для важной дифференциации характера исторического развития различных цивилизаций. Есть цивилизации как бы открытые, вменяемые для синергетических законов, периодически ввергающих эти цивилизации в глубокие кризисы, разлагающие социальные системы до неких предельных, способных к индивидуальному хаотическому выживанию единиц, чтобы в конце концов из этого хаоса путём естественного роста кристаллизовались некие новые достаточно эффективные, но не абсолютные, а исторические, просто человеческие порядки. Это, так сказать, закономерные, нормальные или, как говорил П. Чаадаев, «исторические» общества. Такова западноевропейская цивилизация. После крушения крито-микенской цивилизации и последовавшего за ним хаоса архаических времён под влиянием арийского катализатора начинается формирование древнегреческих полисов, сохраняющих преимущества как самоуправления, так и этнокультурной (олимпийской) общности со всем эллинским миром. После крушения античного мира в лице стагнирующего римского колосса западный мир деурбанизируется и распадается на хаос подвижных разбойничьих отрядов и сидящих на земле «работающих собственников». Из этой неоднородной стихии в результате христианизации и силового отбора возникает империя Карла Великого, формирующая у западноевропейских народов столь важное для последующего развития чувство цивилизационного единства. Пришедшая на смену великому, но не устойчивому порядку феодальная раздробленность привела к весьма жёсткому социально-политическому конкурсу на выживаемость, в ходе которого были заложены основы будущих национальных государств и утвердились свободные бюргерские города как первые анклавы рыночной жизни. Потрясшие основы национальных государств буржуазные [77] революции привели к презумпции демократических свобод и авторитета гражданского общества, которые, по-видимому, можно трактовать как западноевропейский аналог социального хаоса. Однако, этот хаос стал не разрушать национальные государства, а врастать в них по принципу противовеса, получившего название «разделение властей». В современных западных обществах хаос вплоть до карикатурных форм индивидуализма и всевозможных контркультур и порядок вплоть до универсального межнационального регулирования, не исключающего самые жёсткие силовые приёмы, настолько вросли друг в друга, что предполагают друг друга и друг без друга немыслимы.
Но есть общества, которым законы синергетики приложимы не более, чем законы термодинамики. Это не «исторические», а действительно традиционные общества с непреодолимой «предрасположенностью к повторяемости» (З. Фрейд). В них порядок явно превалирует над хаосом. Конечно, и такие общества переживают кризисы, вызванные восстаниями, завоеваниями, природными катаклизмами. Но эти кризисы не перерастают в синергетический хаос, способный произвести из себя новые, жизнеспособные ростки. Внутренний пафос этих кризисов состоит не в устремлённости к чему-то новому, неведомому, а к возвращению назад, к «исправлению нравов» и восстановлению искажённой изначальной справедливости, когда отцы были отцами, дети — детьми, а императоры — императорами. В сущности такие общества не знают кризисов в «нормальном», европейском смысле.
Здесь возможны лишь реставрационные «скачки назад». Если же реставрация всё же не наступает и кризис усугубляется, то в конце концов устанавливается не хаос броуновского движения элементарных самодеятельных единиц, а совершенно деструктивный хаос разномасштабных обломков, не способных ни к минимальной самодеятельности, ни к тому, чтобы породить из себя какое-то новое качество. Такой деструктивный кризис, видимо, и следует именовать катастрофой, которая отмечает не новый этап жизни цивилизации, а её гибель. Китайская цивилизация, которая в данном случае прежде всего имеется в виду, таких катастрофических кризисов не знала, иначе её бы просто не было. Её, видимо, можно считать классическим традиционным обществом, развивающимся приблизительно так, как течёт ледник, оставаясь при этом большой цельной [78] глыбой. По-своему это тоже «нормальный», т.е. не ведущий к неврозу и достаточно эффективный способ развития, способный даже при известных обстоятельствах перевести общество на рельсы рыночной жизни, как это, например, продемонстрировал нам опыт Японии, а ныне — Китая.
Наконец, кроме последовательно исторического и последовательно традиционного способа развития возможен, по-видимому, и третий, который условно можно было бы назвать «трагическим». Он берёт своё начало не от естественной мутации, открывающей перспективы для столь же естественного роста, а от некой роковой «родовой травмы», обрекающей социальный организм существовать в условиях постоянной чрезвычайности. На этом пути любые кризисы, да и вообще любые вроде бы давно назревшие изменения исключительно опасны, ибо ведут не к утверждению нового качества и не к «улучшению нравов» через реставрацию, а грозят привести к катастрофе. Такое общество как бы обречено постоянно находиться на краю пропасти, выживая, с одной стороны, за счёт жертв и героических усилий, с другой стороны, за счёт компенсаторных, иллюзорно-возвышенных представлений о себе самом. Здесь ссылки на общие законы или здравый смысл совершенно неуместны.
Обстановка чрезвычайности заставляет цепляться за то, что есть, даже понимая, что это что-то обречено, или быть готовыми к исчезновению самого ареала обитания цивилизации. Россия тут классический пример. Сам её президент публично заявляет, что Россия либо обречена на величие, что при нынешнем раскладе в мире очень сомнительно, либо на исчезновение, что уже просто апокалиптично. Трагизм Российской цивилизации тоже вряд ли имеет отношение к законам синергетики. Его природа скорее вообще имеет не объективный, а субъективный, невротический характер. Можно ли рационализировать этот застарелый коллективный невроз, обрекающий нас на выбор между двумя одинаково неприемлемыми для нас крайностями? Можно ли какими-то рациональными методами перевести наше развитие на другую, менее героическую орбиту, на которой была бы излишней наша тоска по величию, толкающая нас на край пропасти, и что вместе с тем позволило бы нам, сохранив лицо, выжить — вот вопрос, на который так и нет достаточно удовлетворительного даже чисто теоретического ответа, хотя это вопрос вопросов.
Добавить комментарий