Если кратко определить состояние нынешней ситуации в культуре, то представляется возможным сказать следующее. Ныне идет процесс создания новых форм институализации культуры, фиксируемый в повсеместном распространении таких структур как салоны, выставки, галереи и т.д. Конечно, многое в этом процессе институализации культуры несовершенно, но надо иметь в виду то, что [245] раньше этого не было. И то, что раньше этого не было, обусловливает существенное различие в диспозиции авторитетов поля культуры. Это различие столь чувствительно, что переживается как определенный социокультурный кризис. Переживание социокультурного кризиса как переживание смены эпох в авторитетах имеет место всякий раз тогда, когда в самой системе авторитетов имеет место срыв преемственности, т.е. всякий раз, когда нельзя перейти прямо от учителя к ученику. Отсутствие вышеуказанной преемственности и является признаком переходного периода. В переходный период в культуре увеличивается частотность новых имен, а старые имена, признанные ранее мэтры все чаще находятся в творческом и производственном простое.
Такая ситуация возникает всякий раз тогда, когда общество требует не продолжения старого, выражающегося в совершенстве формы, а создания тех произведений, которые помогли бы ему адаптироваться в текущих процессах и модификациях. Вероятно, именно в силу этого художник сейчас ориентирован не на создание совершенных произведений, т.к. некому это воспринимать и оценивать. Некому в силу того, что нет самой системы авторитетов, позволяющей сделать оценку и вписать готовый продукт в сложившийся «табель о рангах».
При разговоре о системе оценок и авторитетов речь идет о том, что в разных ситуациях существуют разные требования предъявляемые к художникам. В ситуации сложившейся системы авторитетов от художника требуется совершенное произведение. Уместно вспомнить, что от Георгия Товстоногова, при создании спектакля, ждали шедевра. Он находился в ситуации, когда совершенство спектакля было общественным запросом. И обусловлено это было наличием системы оценок. Подчеркнем, что речь идет не столько о конкретном авторитете, а о самой системе отбора, в которой каждый авторитет должен подтверждать свое право быть авторитетом. Ныне же мы все чаще имеем дело с полуфабрикатами и это не вызывает сопротивления ни публики ни критиков.
Культура, со сложившейся системой авторитетов, стремится к совершенным продуктам, к совершенным выражениям и традиционно это дело приписывалось гениям. Но дело в том, что сейчас творческие усилия направлены не на создание совершенно [246] выраженных произведений — шедевров, а на создание вещей с максимально интенсивной степенью выражения (мысли).
Мы сейчас не встречаем возражение по поводу несовершенства произведений потому, что сейчас идет поиск интенсивностей выражения, а не совершенных произведений. В этом смысле несовершенные объекты конкурентоспособны. Тут идейность замысла заменяет совершенство выражения. В качестве классического образца авангарда можно указать на творчество Казимира Малевича. Его «Черный квадрат» как художественный объект не может восприниматься всерьез, равно как и другие фигуры, которые, кстати, были весьма несовершенны с геометрической точки зрения. Но, тем не менее, это — мысль, которую можно высказать, а повторение мысли уже не значимо. Поэтому для авангарда не свойственно репродуцирование своих открытий.
Есть две альтернативных социальных функции творческого процесса в обществе: создание совершенно выраженного произведения и радикальное изменение, трансформация, метаморфоза. Можно понять современные тенденции в культуре как через фиксирование усилий по созданию совершенных выражений, так и через анализ трансформации и изменения.
Если для гения искусство — историческое дело, то для художника, понимающего искусство как выражение общечеловеческого начала, это — вне историческое дело. Условимся такого художника (авторитета) называть профессионалом. Тот же Малевич, не умевший рисовать круг от руки, конечно, был не профессионал. Фигура профессионала связана с категорией вкуса. Вкус — это, уже, сугубо эстетическая категория. Поэтому и система авторитетов, связанная прежде всего с категорией вкуса существенно отличается от системы авторитетов, связанной с категорией прогрессивности и реакционности. Ее отличие выражается в повышенном внимании к категории совершенства и позволяет сфере культуры быть самодостаточной как в своих творческих замыслах, так и в экспертных оценках своих результатов. Иначе говоря, профессионал не может сказать, что одно историческое искусство лучше другого, но он может выставить оценку степени совершенства. Если для профессионала важно различие цивилизации и варварства, то для гения важны исторические категории: соответствует ли искусство данному историческому моменту в развитии нации и, соответственно, искусство [247] оценивается не с точки зрения формы, а в категориях прогрессивности и реакционности.
Парадокс текущей ситуации состоит в том, что функцией профессионалов становится художественное, по преимуществу, выражение, а функцией гения становится социальное изменение. Мы сейчас не встречаем возражение по поводу несовершенства произведений потому, что сейчас идет поиск интенсивностей выражения, а не совершенства. В этом смысле несовершенные объекты конкурентоспособны.
С отсутствием системы авторитетов в современной культуре связано и повышенное внимание к сфере публичности. Это понятно, т.к. именно в сфере публичности создаются эти авторитеты. Можно уточнить это положение следующим образом. Сфера публичности, точнее места публичного взаимодействия, важны в тех ситуациях, где имеет место срыв преемственности, где нельзя перейти прямо от учителя к ученику. А это, повторяем, и есть признак переходного периода.
В современной российской культуре нет действующей системы образцов, т.к. нет новой сложившейся системы авторитетов. И в этом кроется провокативность ситуации в отечественной культуре: там где нет образцов, там сфера публичности приобретает самодовлеющее значение и оценки творческих результатов становятся политизированными.
Культура, где система авторитетов ориентирована на фигуру гения, всегда будет ценить не только художественное решение, но и то, что можно обозначить как сверххудожественную избыточность произведения: его политическую составляющую и рассматривать произведение как политический жест. В то время как система авторитетов-профессионалов ориентирована на самодостаточность сферы художественного жеста. Учитывая, что всякий жест — нечто знаковое и в современной культуре ценится создание знаковых произведений, мы можем различать творческие сообщества с культурой политического жеста и творческие сообщества, ориентированные на собственно художественный жест. По этому основанию видно различие культур Москвы и Санкт-Петербурга.
В Москве, финансовом центре страны, конечно, много специалистов-профессионалов, и в Петербурге, как городе с традицией неофициальной культуры, много гениев, но направленность самих [248] культурных процессов различна в этих городах. В Петербурге гений — традиционно маргинал, а в Москве гений может быть в центре, у него для этого есть шансы, т.к. в Москве большая политизированность художественной жизни.
В Москве всякому художественному акту приписывается еще и некоторое избыточное качество, конкретизируемое как политическое качество. В Москве мало быть просто художником, надо еще высказывать политическую позицию. Здесь политическое — это следствие сверхидейности: т.е. каждое высказывание индивида трактуется не просто как высказывание по конкретному поводу, а как некое пророчество. В системе авторитетов Москвы были существенные политические вложения, поэтому их художественные авторитеты были политизированы.
Достаточно сравнить театры этих двух городов и увидим, что в Москве раскол в труппе по политическим основаниям, — типичное явление, а в Петербурге по этой причине ни одна труппа не распалась.
Мы можем сказать, что культура Москвы — это культура политического жеста, а в Петербурге важен художественный жест. Результаты последних итогов «Ники», «Кинотавра» и «Золотой Маски» позволяют сказать, что Москва переживает более существенный творческий кризис, чем Петербург, ибо профессиональные сообщества Москвы утратили источник энергии, т.к. в своих творческих замыслах часто руководствовались политической ориентацией.
Учитывая, что сфера художественного жеста, в культуре профессионалов, является самодостаточной, мы можем сказать, что Петербург переживает кризис в культуре именно как художественный кризис. А это вызывает поиск новых форм, поиск новых режиссеров, новых авторов и т.д., что и обуславливает определённый приоритет творческих результатов мастеров Петербурга в сравнении с Москвой.
Добавить комментарий