От автора

В книге исследуются события актуального искусства, критики и философии, дается панорама интеллектуальных, масс-медийных и художественных тенденций, которые устанавливают режим актуальности и проводят его диктатуру. При этом особое внимание уделено петербургскому контексту. Объемность картине, надеюсь, придаст соединение трех точек зрения.

В первой перспективе автор анализирует позиции отечественных философов и культурологов, описывает фигуру культурала, наиболее полно соответствующую режиму актуальности. Культурал, отбрасывая кредо добровольного пария, которому присягал представитель модерна, явил собой масс-медийную фигуру, соединяющую идеологию потребления и симуляцию искренности. Его главная цель — власть, которая достигается популяризацией своего образа за счет создания интеллектуального и информационного комфорта потребителя. Культурал завоевывает эфир и устанавливает режим всеобщей, то есть массовой информации.

Во второй перспективе даются результаты критической рецепции знаковых явлений интеллектуальной и художественной сцены Петербурга: здесь и кураторские проекты, и произведения традиционных художников, и анализ феномена альтернативной художественной институции, и определение специфики действий перформансиста. В завершении описывается сцена актуального художника, который привлекает внимание своими стратегиями сопротивления режиму общества потребления.

В третьей перспективе раскрывается актуальное состояние мысли, которое обнаруживается в текстах, задевающих нерв современности, провоцирующих вопросы о настоящем и являющихся симптомами места и времени.

Становление, функционирование и господство режима актуальности — объединяющая тема исследования. Но что такое актуальность? Если сказать кратко, претензия на актуальность, есть претензия быть в будущем. Зыбкое и текучее сейчас обладает силой лишь тогда, когда оно в состоянии ответить на вызов ускоряющегося времени, а это значит, отказаться от привычного хода вещей, изменить символический и идеологический багаж и, наконец, вписать себя в горизонт настоящего. Настоящее же, становится значимым лишь пройдя стадию коллективного внимания, то есть — все той же актуальности. Качество настоящего определяется реактивностью, публичностью и доступностью — модусы актуальности — то есть тем, что в итоге заносит произведение в историю и хранит в архиве или музее. Соответственно, забвению предается несущественное, неактуальное.

Но режим актуальности убивает близость и самоценность происходящего. Масс-медийный способ репрезентации, задающий этот режим, отказывает испытующему вопрошанию о конкретном событии, которое объединяет и художника, и философа, и поэта. В информационном обществе опыт самостоятельного переживания мира подменяется аудиовизуальной рецепцией. Фактор скорости, определяющий ценность информации, довлеет повсеместно: новости, реклама, мода — приковывают внимание лишь короткое время. Актуальность, доведенная до предела, превращается в свою противоположность, становится режимом, который заставляет получать информацию ради информации, новости ради новостей и который ускоряет время настолько, что современность не успевает не только проживаться, но и запечатлевать себя. Настоящее сжимается до временной точки сообщения. Становится эфирным, а, следовательно, и эфемерным. Быстродействие, которого требует режим актуальности, вступает в спор не только с классическим способом рефлексии, которая и институционально, и во времени отстоит от события, но и с эстетической, и этической оценкой. Этот режим в форме доминирующей модели власти, форм коммуникации, художественной репрезентации и т.д. специфическим образом осуществляет насилие. Его тотальность вписана как в индивидуальный формат самоцензуры, так и в государственную и транснациональную политику корпораций, исключающую экзистенциальный и символический план личности.

Стиль изложения книги не задан ни холодной формальностью ученого, ни экспрессией самопрезентации художника и куратора, ни манерной толерантностью критика; вкус к теоретическим проблемам отечественной культуры, экзистенциальная вовлеченность в работу художника и куратора, неравнодушие к предмету мысли определяли мотивацию данной работы.