Источники личного происхождения

• 2.1. Мемуары и дневники
• 2.2. Переписка и иные эпистолярии
• 2.3. Устные свидетельства
• 2.4. Автобиографическая поэзия и проза
• 2.5. Вещественные источники

2.1. Мемуары и дневники

[73]В 1920-е гг. существовала непосредственная связь между советскими исследованиями и трудами авторов российского зарубежья. По оценкам специалистов, в 1920-е гг. в общем объеме издаваемой белоэмигрантской литературы вес мемуарных источников составлял более 90%1. С середины 1930-х гг., когда главной задачей было признано не изучение, а уничтожение идейных противников (постановление ЦК ВКП (б) «О пропагандистской работе в ближайшее время» от 14 июня 1935 г.), по 1960-е гг. появление работ о российской эмиграции на ее родине стало практически невозможным. На десятилетия мемуары и периодика российского зарубежья оказались забыты.

Между тем процесс выхода в свет мемуарной литературы эмигрантского характера за границей был фактически беспрерывен (некоторым исключением явились годы Второй мировой войны).

В 1960-е гг. на родине публикуются воспоминания бывших эмигрантов, вернувшихся в СССР после Второй мировой войны (врача Б. Н. Александровского, артиста А. Н. Вертинского, профессионального литератора Л. Д. Любимова, юриста, журналиста, общественного деятеля Д. И. Мейснера, офицера и композитора П. А. Оболенского, специалиста по транспорту П. П. Шостаковского и др.2). Эти работы содержат богатый фактический материал, яркие картины жизни эмигрантов и беженцев, меткие характеристики отдельных их представителей. В то же время их характеризует выражение лояльности советской власти.

[74]Издание этой мемуаристики Н. Н. Аблажей, Л. И. Еременко объясняют ослаблением идеологического пресса в годы хрущевской «оттепели»3. Им оппонирует О. В. Ратушняк, говоря о том, что «оттепель», скорее всего, явилась толчком к возвращению эмигрантов, а опубликование их работ приходится на новый период «холодной войны», связанный с обострением международной обстановки в результате берлинского и карибского кризисов, в связи с чем публикуемые свидетельства были призваны подтвердить крах контрреволюции и несостоятельность буржуазной идеологии4. Эта точка зрения разделяется нами.

Важной вехой в постановке истории российского зарубежья на уровень проблемного изучения стала публикация в 1970 г. (к 100-летию со дня рождения В. И. Ленина) коллективной монографии «В. И. Ленин и история классов и политических партий в России», авторы которой, обобщая результаты изучения политических партий, пришли к выводу, что в исторической литературе еще «слабо раскрыта контрреволюционная деятельность и гибель главных буржуазных партий»5. В решении этой проблемы невозможно было обойти вопрос о российской эмиграции. При всей неоднозначности работ советских историков в 1970–1980-е гг. именно в них отечественные ученые впервые попытались подойти к явлению российской послереволюционной эмиграции как таковому6.

[75]В 1970–1980-х гг. исследователи начинают постепенно вовлекать в научный оборот источники эмигрантского происхождения, в том числе мемуары7. Причина этого хорошо видна из высказывания советского историка Г. З. Иоффе: «...никто и ничто так беспощадно не разоблачает подлинную сущность контрреволюции, как она сама, как ее собственные свидетельства»8. Однако источники эмигрантского происхождения (в том числе и мемуары) в этот период времени «скорее, выполняли вспомогательную роль для подтверждения или же опровержения того или иного факта»9.

В постсоветской России, где изучение проблем эмиграции в России приобрело действительно научный статус, воспоминания эмигрантов становятся объектом пристального внимания исследователей, что обусловлено возвращением человека в центр исторических исследований. От истории политической, от изучения деятельности надличностных структур исследователи перешли к истории культурной и социальной. Современными учеными утверждается постулат о культурной природе человека, реабилитируются непосредственные чувственные восприятия, эмоции, т. е. все то, что мы причисляем к социокультурной и социально-психологической сферам. В этих условиях документы личного происхождения являются наиболее представительным источником для изучения скрытых от прямого наблюдения процессов восприятия, оценки, осмысления происходящего, т. е. для изучения процессов, происходящих во внутреннем мире человека10.

[76]Мемуарная литература, письма и дневники носят субъективный характер, позволяют в определенной мере реконструировать деятельность, мировоззрение и позиции различных групп эмигрантов, увидеть причины изменений во взглядах, понять мотивы принятия определенных политических решений; составить многогранную картину прошлого. Мемуаристика содержит ценные фрагменты исторических наблюдений и философских обобщений, отражает симпатии и антипатии авторов, их взгляды, оценки, размышления, душевные переживания, передает атмосферу времени, дух эпохи, психологию людей того времени. Работа с такого рода источниками требует критического отношения к содержащимся в них сведениям, поскольку зачастую они отражают определенную политическую конъюнктуру и меркантильные интересы пишущего. В них, как правило, отсутствуют ссылки на документальные данные, которыми можно было бы проверить соответствующие факты. Кроме того, мемуарист вспоминает обычно о том, что представляет интерес на его взгляд, что порождает избыток информации по одним сюжетам и недостаток по другим11. Однако субъективность и предвзятость, характерные для этого вида источников, не уменьшают их значимости для исследователей, так как в ряде случаев информацию о том или ином событии можно почерпнуть исключительно из мемуарной литературы.

Публикуемые ныне издателями дневниковые записи эмигрантов, как правило, касаются их частной, семейной и профессиональной жизни и, как правило, не были рассчитаны на постороннего читателя (по крайней мере – читателя-современника), поэтому им доверялись порой самые сокровенные мысли и оценки, что и обуславливает особый интерес данного рода источников.

Значимость дневников, по сравнению с воспоминаниями, составляет непосредственное отражение в них впечатлений от недавних событий, в то время как основная часть воспоминаний написана много лет спустя.

Мемуары российской белой военной эмиграции касаются широкого круга проблем, в том числе содержат оценку белого движения, его истории, настоящего и перспектив на будущее; сведения о повседневной жизни российских военных беженцев за рубежом, процессах адаптации[77] и интеграции в странах проживания, участии белых экстремистов в военных конфликтах – в Испании и на Дальнем Востоке и т. п.12

Исключительно ценным фактическим материалом по истории эмиграции периода Гражданской войны обладают мемуары известных военных деятелей белого движения – генералов В. К. Витковского, П. Н. Врангеля, А. И. Деникина, П. Н. Краснова, А. А. фон Лампе, А. С. Лукомского, Я. А. Слащёва-Крымского, П. Н. Шатилова – непосредственных руководителей вооруженной борьбы на юге России, участника Гражданской войны белогвардейца В. А. Ларионова и др.13 Воспоминания указанных авторов выступили ценным видом источников для многих исследований эмигрантоведов, в том числе по истории военно-учебных заведений в «зарубежной России», казачества[78] и др.14 Отдельные такого рода источники не являются в полной мере воспоминаниями, а скорее исследованиями, основанными на воспоминаниях о личном участии в описываемых событиях, в частности «Очерки русской смуты» А. И. Деникина15. Воспоминания дочери генерала Деникина М. А. Грей позволяют более адекватно воспроизвести политическую ситуацию и социокультурные настроения в российском зарубежье, прежде всего, в окружении ее отца16.

Большое значение мемуарная литература имеет в изучении теории и практики т. н. активизма – политической доктрины той части российской эмиграции, которая вела активную борьбу с большевистской властью в России с целью ее свержения. В деле воссоздания картины террористических актов, совершавшихся российскими эмигрантами, воспоминаниям принадлежит, пожалуй, наибольшая роль17. Изученные историками мемуарные источники далеко не равнозначны с точки зрения полноты и достоверности приводимых сведений. Одни авторы являлись непосредственными свидетелями событий, другие были близко знакомы с жертвами террора или каких-либо иных действий, третьи ограничивались пересказом слухов и общих оценок18.

[79]Интересные сведения по проблеме зарубежного белого движения, политического экстремизма содержат записки агентов-двойников эмигрантов, работавших на советскую разведку, а также вернувшихся в 1950-е гг. в СССР активистов мира зарубежной России19.

В зоне внимания отечественных и зарубежных исследователей оказывается тема борьбы советских спецслужб с контрразведывательными структурами белоэмигрантских военных организаций, а также проблема взаимоотношений советских и западных спецслужб, контролировавших деятельность белой российской военной эмиграции и ее экстремистских структур. Среди них выделяются работы белоэмигранта Б. Прянишникова20, записки бежавших за границу советских чекистов Г. Агабекова, В. Кривицкого, А. Орлова21.

Для исследователя донского и кубанского казачества в эмиграции О. В. Ратушняк22 помимо опубликованных в Европе в 1920-е гг. воспоминаний военачальников-белогвардейцев А. П. Богаевского, В. В. Добрынина, П. Н. Краснова, А. С. Лукомского, Г. В. Немировича-Данченко и др. интерес представляла книга Г. Солодухина «Жизнь и судьба одного казака», изданная в 1962 г. в Нью-Йорке. Ее автор, кубанский казак, описывает свой жизненный путь. Большую часть его воспоминаний занимает период с 1921 г. по 1955 г., проведенный им в эмиграции. Более трех лет Г. Солодухин прожил в Финляндии, около года – во Франции, а все остальное время – в США. Особого внимания в его мемуарах заслуживают факты, относящиеся к годам, проведенным им в Финляндии и США. В первой было сравнительно мало казаков-эмигрантов и в связи с этим почти не сохранилось материалов, отражавших жизнь казаков в Финляндии. С 1926 г. по 1955 г. Г. Солодухин провел в США, и весь этот период нашел отражение в его воспоминаниях. Таким образом, у исследователя, работающего[80] с данным источником, есть возможность проследить процесс адаптации казака-эмигранта в одной стране в течение почти 30 лет. В 1994 г. были изданы воспоминания атамана Всевеликого войска Донского (ВВД) за рубежом Н. В. Федорова, охватывающие первые 90 лет XX в. В них есть интересные факты из жизни казаков в чаталджинских лагерях, на Лемносе, в Болгарии и США.

О. О. Антроповым в работе «Астраханское казачье войско в первой трети ХХ века: Опыт социально-исторического анализа»23 был использован весь доступный комплекс мемуарной литературы, отражающей различные аспекты истории астраханского казачества в первой трети XX в. Наибольшее значение имели мемуары астраханских казаков-эмигрантов А. Н. Донскова, Н. Н. Ляхова, Т. Каченко, значительно восполнившие отсутствие в распоряжении исследователя необходимых документальных материалов. По заключению О. О. Антропова, субъективность и предвзятость, характерные для воспоминаний, не умаляют их важного значения для исследования, так как, в ряде случаев, информацию о том или ином событии в жизни войска можно почерпнуть исключительно из мемуарной литературы.

Е. Б. Парфеновой при исследовании казачьей эмиграции в Европе в 1920-е гг.24 использованы мемуары «казачьей интеллигенции», тех, кто пережил константинопольский и балканский периоды эмиграции. Характерным представителем этой группы является работа Г. Раковского. Автор, широко используя прежде всего устные рассказы многих военачальников и политических деятелей, довел свое исследование до начала 1921 г., когда казаки находились в турецких лагерях в наиболее отчаянном положении. Особо выделены Е. Б. Парфеновой книги полковника И. М. Калинина, в которых он подробно осветил положение казачьих войск и беженцев, не только донцов, но и кубанцев в лагерях в Турции и Болгарии, действия казачьих правительственных органов, их взаимоотношения с Врангелем и союзниками и воспоминания донского казака И. Лунченкова. Интерес для исследователя представляла также книга С. Рыченкова – бывшего командира сотни Атаманского[81] казачьего училища, в которой автор использовал большое количество документов, прежде всего приказов по училищу, на сегодняшний день утраченных, что повышает ценность данной работы. Интересная информация об отношениях между П. Н. Врангелем и казачьими атаманами содержится в воспоминаниях Н. В. Савича, известного русского политического деятеля и участника Белого движения25.

Историкам известно немало опубликованных в разные годы воспоминаний по истории Белого движения на Дальнем Востоке и послеоктябрьской эмиграции в Китае26. В частности, в книге А. Нилис «Скитальцы» автор через призму собственных воспоминаний рассказывает о жизни своего отца, в юности бежавшего за рубеж от большевистского террора, проведшего 27 лет в скитаниях, вернувшегося в 1947 г. из Китая в Россию, арестованного в ноябре 1950 г. и сосланного в Кокчетавскую область Казахской ССР. Использованы документы из архива бывшего КГБ СССР27.

Ю. Н. Ципкин при исследовании Белого движения на Дальнем Востоке России28 привлек воспоминания командующих интервенционистскими войсками на российском Дальнем Востоке В. Гревса, Д. Уорда и других, в которых раскрывается политика и противоречия держав в регионе, их помощь белогвардейцам и оценка последних.

Н. Н. Аблажей в работе «Эмиграция из восточных районов России в 1920–1930-е гг.»29 использованы воспоминания Г. М. Семеновой,[82] И. И. Серебренниковой, А. В. Кулаева, И. В. Вологодского, Ю. К. Старка, М. А. Кроля, М. И. Головачева, С. В. Востротина и др.) воспоминания и дневники, подробно освещающие периоды Гражданской войны и эмиграции, жизнедеятельность русских колоний. Упомянутые мемуары различаются между собой временем и целями создания, фактологической насыщенностью, степенью законченности и рядом других характеристик.

По свидетельству автора диссертации «Харбинская ветвь российского востоковедения: (начало ХХ в. – 1954 г.)» М. А. Павловской30, в австралийских (журнал Объединения выпускников Харбинского политехнического института «Политехник» и др.) и канадских (ежегодник «Россияне в Азии») изданиях помещаются воспоминания бывших харбинцев. В отечественной литературе появились мемуары Е. П. Таскиной, Г. В. Мелихова, которые не только являются источником по проблеме дальневосточной эмиграции, но и освещают некоторые аспекты истории харбинского востоковедения. Особенно ценными для М. А. Павловской стали воспоминания советского историка и синолога Г. В. Мелихова «Маньчжурия далекая и близкая». Уникальность этого издания в том, что автор выступает здесь и как мемуарист, и как исследователь. Его рассуждения об адаптации русских в Китае вполне можно признать концептуальными.

Е. И. Алдюховой в работе «Социальный состав российской эмиграции в Королевстве сербов, хорватов и словенцев: По материалам анкет обследования 1921–1923 гг.»31, хорошо проработаны воспоминания Б. Н. Александровского «Из пережитого в чужих краях»32. Автор мемуаров показал основные тенденции, свойственные миграционным процессам, в которые были вовлечены российские беженцы, охарактеризовал социальный облик представителей различных профессиональных групп эмигрантов (военных, врачей, деятелей культуры и т. д.), а также их экономическое положение. Б. Н. Александровский[83] рассказал о реальных трудностях, с которыми встретились российские беженцы, пытавшиеся адаптироваться в Королевстве сербов, хорватов и словенцев, а также о перспективах реэмиграции в другие страны.

О культурно-просветительной деятельности российской эмиграции в Югославии в 1920–1930-е гг. рассказывают воспоминания епископа Православной церкви в Америке, архиепископа Сан-Францисского и Западно-Американского Иоанна (Шаховского), в 1927– 1930 гг. жившего в Сербии33, участника Гражданской войны А. А. Бертельс-Меньшого, эвакуировавшегося за границу в 1920 г. вместе с Русской армией генерал-лейтенанта Врангеля34, и др.35

Т. П. Тетеревлева при исследовании северной российской эмиграции 1920–1930-х гг.36 помимо известных мемуаров видных деятелей антибольшевистского движения и эмиграции использовала воспоминания рядовых эмигрантов, дополняющие картину событии яркими деталями.

Материалы о социальном положении, менталитете, культурной, деловой и общественно-политической активности российских эмигрантов во Франции, о торгово-промышленных союзах, учебных и научных структурах экономического профиля содержатся в мемуарах политика, юриста и публициста И. В. Гессена37, ученого М. М. Новикова38 и других деятелей зарубежной России39.

С конца 1990-х гг. активно издаваться в России стали материалы мемуарного характера по истории эмиграции в Африке. Вышел сбор[84]ник документальных повестей, очерков, воспоминаний, официальных документов «Узники Бизерты», дающий довольно полную картину жизни Русской эскадры после эвакуации на Африканский континент40. Российской творческой интеллигенции, эмигрировавшей в Тунис, посвящены две книги воспоминаний дочери русских эмигрантов Галины Махровой: «Из России в Россию»41 и «Мой Тунис»42. Из наиболее значительных публикаций последних лет можно отметить книгу воспоминаний одной из последних представительниц тунисской диаспоры А. А. Ширинской «Бизерта. Последняя стоянка», где автор подробно описывает жизнь на российской эскадре после эвакуации в Бизерту43.

Воссоздать картину переселения русских немцев в Северную и Южную Америку и их адаптации на новой родине в ХIХ в. позволяют воспоминания русского диплома и писателя позапрошлого века А. С. Ионина «По Южной Америке»44, и сегодня используемые историками45. Их автор, находясь на дипломатической службе, в течение ряда лет имел возможность общаться с меннонитами юга России и немцами Поволжья, обосновавшимися в Латинской Америке. А. С. Ионин описывал жизнь российских немцев в Бразилии и Аргентине, акцентируя внимание на различиях в степени адаптации меннонитов и поволжских колонистов.

Личные дневники и путевые заметки иммигрантов, мемуары помогли исследователю дореволюционной российской иммиграции в США К. О. Битюкову лучше уяснить причины «культурного шока», испытывавшегося всеми россиянами при встрече с американской действительностью, а также провести лингвистический анализ изменений в речи иммигрантов46.

[85]Исследователь деятельности Русской православной миссии в Китае в XVIII – начале ХХ в. C. А. Шубина47 использовала в качестве источника путевые заметки, дневники, воспоминания, частную переписку миссионеров, дипломатов в Пекине, ученых и литературных деятелей. Большинство материалов разбросаны по архивохранилищам: отдела рукописей РГБ (фонды М. П. Погодина, К. А. Скачкова), отдела рукописей Российской национальной библиотеки (фонд А. С. Норова), архив Санкт-Петербургского филиала Института востоковедения РАН (фонд П. Л. Шиллинга) и др.

И. А. Воробьева, автор диссертации «Русские духовные миссии и Императорское Православное Палестинское общество в Святой земле в 1848–1917 гг.», отмечает, что свидетельства бывших учеников русских школ на Востоке являются одними из наиболее интересных источников по истории культурно-просветительской работы России в этом регионе48.

Биографом историка Русской православной церкви А. В. Карташева С. П. Бычковым49 использованы воспоминания некоторых церковных деятелей эмиграции – митрополитов Вениамина (Федченкока), Евлогия (Георгиевского), протоиерея Василия (Зеньковского) и др.

Вообще мемуарная литература и дневники выступают одним из наиболее важных источников в исследованиях жизни и творчества деятелей эмиграции.

В частности, воспоминания Н. А. Бердяева «Самопознание»50, являющиеся, как и многие другие мемуары, автобиографией, помогают раскрыть своеобразную философскую систему автора, понять его отношение к другим эмигрантским философам, к православной церкви в эмиграции51.

[86]Воспоминания Б. К. Зайцева, Н. О. Лосского, Т. П. Милютиной, Е. Ю. Рапп, П. С. Ставрова, Ф. Степуна, Г. П. Федотова и др. представляют собой литературно-художественные произведения, которые донесли до нас богатый деталями материал и о самом Н. А. Бердяеве, и о литературно-философских объединениях, в деятельности которых он участвовал (Религиозно-философской академии в Париже и др.)52.

Записки социалистов-революционеров, тесно связанных с И. И. Бунаковым-Фондаминским: М. В. Вишняка, В. М. Зензинова, А. Ф. Керенского, Б. В. Савинкова, В. М. Чернова и др.53, – содержат заслуживающие внимания оценки Фондаминского как революционера, политика, оратора, писателя, редактора и человека. В то же время исследователем российских социалистов-революционеров в эмиграции И. В. Чубыкиным отмечается, что в изданных за границей воспоминаниях эсеров В. М. Зензинова и В. М. Чернова рассматриваются события, непосредственно предшествующие выезду за границу. Однако эмигрантский период в них не освещается54. Первые месяцы своего пребывания в эмиграции описывает А. Ф. Керенский. Опубликованные мемуары о деятельности эсеровского зарубежья оставлены только М. В. Вишняком.

Значимый вспомогательный источник в изучении историософии поэта и философа, одного из идейных вдохновителей Серебряного века Вячеслава Иванова – это воспоминания его детей: дочери Лидии55 и сына Димитрия56, а также воспоминания современников и учеников, [87] людей, жизненные пути которых тесно переплелись или лишь слегка соприкоснулись с Вяч. Ивановым57.

Мемуары современников политика, члена кадетской партии А. И. Коновалова (Н. А. Варенцова, З. Н. Гиппиус, А. И. Гучкова, А. Ф. Керенского, П. Н. Милюкова, Н. Н. Суханова, С. И. Четверикова58) позволяют уточнить конкретные факты, сопоставить оценки его взглядов и деятельности. В частности, записки Н. А. Варенцова обогатили работу сведениями о детстве и юношестве Коновалова, его отношениях с отцом, условиях воспитания. В воспоминаниях С. И. Четверикова рассматривается и оценивается предпринимательская деятельность Коновалова. Мемуары его политических соратников и оппонентов (Гучкова, Керенского, Милюкова, Суханова и др.) позволяют проследить трансформацию взглядов А. И. Коновалова на общественное и государственное переустройство59.

Автором диссертации «Исторические и политические взгляды П. Н. Милюкова: (1876–1943 гг.)» К. В. Поздняковым60 использованы мемуары таких видных политических и общественных деятелей как: Н. П. Вакар, М. В. Вишняк, И. В. Гессен, А. И. Деникин, А. Ф. Керенский, А. А. Кизеветтер, Л. Д. Любимов, Д. И. Мейснер, В. В. Набоков, И. И. Петрункевич, Н. Н. Суханов, которые проливают свет на некоторые факты из жизни П. Н. Милюкова и позволяют представить деятельность П. Н. Милюкова с точек зрения людей, принадлежащих[88] к разным социальным слоям и различным политическим партиям и движениям.

C. А. Александровым, автором диссертации «Общественнополитическая деятельность П. Н. Милюкова в эмиграции (20–е гг.)»61, отмечается, что мемуарное наследие П. Н. Милюкова является важным источником для изучения его политической биографии П. Н. Милюкова в 1920-е гг. Это, в первую очередь, такие труды, как «Россия на переломе», «Эмиграция на перепутье», «Воспоминания». Не менее интересным источником оказалось исследование П. Н. Милюкова «История второй русской революции». Написанная в научных целях, эта работа включала и личные наблюдения автора, находившегося в эпицентре описываемых событий; естественно, личное восприятие неизбежно влияло на позицию П. Н. Милюкова-историка. По заключению C. А. Александрова, особенностью мемуарного наследия П. Н. Милюкова является то, что в разных по времени работах он высказывал подчас различное отношение к одним и тем же вопросам. Стремление П. Н. Милюкова стоять на позициях политического реализма приводило к определенной эволюции взглядов на происходившие события.

«Воспоминания» П. Н. Милюкова62, а также его дневниковые записи63 дают возможность проследить цепь событий в жизни автора, содержат важные сведения о становлении его как историка и как политика, позволяют осмыслить содержание и эволюцию исторических и общественно-политических взглядов ученого, а потому остаются важными мемуарными источниками и в исследованиях, подготовленных в более поздние годы64.

«Воспоминания» П. Н. Милюкова2, а также его дневниковые записи3 дают возможность проследить цепь событий в жизни автора, содержат важные сведения о становлении его как историка и как политика, позволяют осмыслить содержание и эволюцию исторических и общественно-политических взглядов ученого, а потому остаются важными мемуарными источниками и в исследованиях, подготовленных в более поздние годы65.

Те или иные аспекты историографической деятельности П. Н. Милюкова нашли свое отражение в дневниках и мемуарах М. М. Богословского, И. Е. Забелина, А. А. Кизеветтера, Ч. Р. Крейн, Н. Н. Платоновой66.

[89]А. В. Звонаревым при изучении общественно-политических взглядов и деятельности П. И. Новгородцева67 использованы воспоминания мыслителей, общественных и государственных деятелей России и зарубежья: Н. Н. Алексеева, И. В. Гессена, С. И. Гессена, Г. Д. Гурвича, И. П. Демидова, А. И. Деникина, П. Д. Долгорукова, А. С. Изгоева, И. А. Ильина, А. А. Кизеветтера, А. А. Корнилова и многих других современников П. И. Новгородцева.

Характеристику общественно-политической деятельности видного члена кадетской партии И. И. Петрункевича содержат многочисленные воспоминания лидеров либерального движения: Н. И. Астрова, И. В. Гессена, А. А. Кизеветтера, В. А. Маклакова, П. Н. Милюкова, Ф. И. Родичева, А. В. Тырковой-Вильямс68.

Литературоведам и биографам одного из наиболее ярких стилистов в русской литературе А. М. Ремизова будут интересны мемуары Н. В. Резниковой «Огненная память»69.

Ценнейший фактический материал об общественной деятельности политика Федора Измаиловича Родичева и эволюции либерализма в России содержат его воспоминания, изданные в 1983 г. в США70. В воспоминаниях деятелей либерального движения и кадетской партии, с которыми Ф. И. Родичева связывали долгие годы работы: Н. И. Астрова, И. В. Гессена, В. А. Маклакова, П. Н. Милюкова, П. Б. Струве, А. В. Тырковой-Вильямс, – содержатся интересные[90]оценки деятельности Родичева как политика, человека, общественного деятеля, оратора71.

Для воссоздания «духа эпохи», в которую жил и творил историк и общественный деятель С. Г. Сватиков, автор его научной биографии C. М. Маркедонов72 обратился к воспоминаниям историков и политиков А. А. Кизеветтера, П. Н. Милюкова, А. И. Деникина, П. И. Краснова, политика А.Ф.Керенского, русского писателя, казака, участника Белого движения Ф. Д. Крюкова, дневниковым записям журналиста В. А. Амфитеатрова-Кадашева.

Мемуары деятелей эмиграции составили отдельную большую группу источников в исследовании М. А. Пономаревой «П. Б. Струве в эмиграции: развитие концепции либерального консерватизма»73. Это воспоминания соратников Струве и его политических оппонентов: эсера, известного деятеля культуры российского зарубежья М. В. Вишняка, поэта, критика и организатора художественных выставок, издателя С. К. Маковского, члена ЦК партии кадетов, писателя и критика А. В. Тырковой-Вильямс, публициста, литературоведа, общественного деятеля эмиграции Н. А. Цурикова, сына П. Б. Струве Г. П. Струве и др.74 В них имеют место различные оценки позиции[91] П. Б. Струве, порой диаметрально противоположные, что позволило углубить анализ содержания его взглядов в эмиграции. Полученные из воспоминаний справки личного характера способствовали обогащению материала биографическими сведениями, помогли разобраться во внутренних мотивах формирования тех или иных оценок Струве. Наиболее полные сведения о деятельности и мировоззрении Струве представлены в книге его друга С. Л. Франка «Биография П. Б. Струве»75, воспоминания которого позволяют уточнить позицию П. Б. Струве по отношению к внутренней оппозиции большевикам в советской России, выявить его внутреннее духовное борение, особенно в первые годы эмиграции, проследить мировоззренческую эволюцию в рамках «делового активизма». Однако в книге практически отсутствуют ссылки на конкретные произведения ученого76.

Воспоминания современников религиозного мыслителя, историка и публициста Г. П. Федотова – Н. П. Анциферова, В. С. Варшавского, Ю. П. Иваска, М. В. Вишняка, Н. О. Лосского, В. А. Руднева, В. В. Сухомлина, Ф. А. Степуна, В. С. Яновского – людей, непосредственно его знавших, дали Н. В. Зайцевой, автору исследования «Историософская концепция Г. П. Федотова»77, богатый, иногда эмоционально окрашенный, материал о жизни и творчестве мыслителя, идейной атмосфере тех кружков и различных общественных объединений, в деятельности которых он принимал участие. Особо надо отметить воспоминания супруги Георгия Петровича – Елены Николаевны Федотовой, много сделавшей в деле утверждения исторической правды о Федотове.

Для исследования О. В. Коноваловой «В. М. Чернов – теоретик и идеолог эсерства»78 особую важность представляли воспоминания самого Чернова – «Записки социалиста-революционера» (Берлин, 1922) и «Перед бурей» (Нью-Йорк, 1953).

Л. Н. Лисенковой, автором диссертации «Политические деятели российской эмиграции об альтернативах революции 1917 г.», иссле[92]дованы три идейно-политических направления в эмигрантской мемуаристике: либерально-демократическое (кадеты); неонародническое (эсеры); социал-демократическое (меньшевики)79. Такая классификация представляется Л. Н. Лисенковой оправданной, ибо многие мемуары написаны в эмиграции активными участниками и свидетелями революционных событий 1917 г., которые, размышляя о судьбах русской революции, опирались прежде всего на свои политикоидеологические убеждения.

В изучении периодики российского зарубежья важным источником являются мемуары лиц, непосредственно занимавшихся издательской деятельностью: И. В. Гессена – основателя и бессменного руководителя берлинского издательства «Слово», редактора газеты «Руль», издателя «Архива русской революции», М. В. Вишняка – видного эсера, редактора «Современных записок», В. Л. Бурцева – издателя газеты «Общее дело», и др.80 Воспоминания писателя В. С. Яновского содержат сведения не только о литераторах, но и редакторах и издателях российского зарубежья: И. И. Фондаминском, М. В. Вишняке, В. В. Рудневе, М. Л. Слониме81.

Автор политической истории русских эмигрантских газет П. Б. Струве, П. Н. Милюкова и А. Ф. Керенского в 1920–1930-е гг. Т. А. Яковлева82 использовала воспоминания самих сотрудников газет – Н. Берберовой, А. Седых, М. Алданова, Г. В. Адамовича, которые длительное время работали в газете «Последние новости», их воспоминания богаты интересными наблюдениями о деятельности П. Н. Милюкова и редакции в целом. Из сотрудников «Возрождения» Т. А. Яковлева выделяет воспоминания Л. Д. Любимова, Н. Н. Алексеева, А. В. Амфитеатрова, С. В. Варшавского.

[93]В исследовании проблемы высылки из РСФСР в 1922г. группы «старой» интеллигенции могут помочь воспоминания преподавателя, переводчика, дочери А.И. Угримова В.А. Рещиковой, искусствоведа, историка архтитектуры, мемуариста Б.Н Лосского, религиозного философа А.А. Ванеева, опубликованные в многотомном альманахе «Минувшее»83, а также мемуары писателя и журналиста М.А. Осоргина, социолога П.А. Сорокина, философа, социолога, историка Ф.А. Спупуна, журналиста и издателя Б.О. Харитона и др.84

Круг мемуарной литературы, проливающей свет на историю артистической эмиграции из России, весьма широк: в разные годы в России и за ее рубежами были опубликованы воспоминания художников А.Н. Бенуа85 и К.А. Коровина86, знатока живописи В.С. Виссона87, выдающихся русских певцов А.Н. Вертинского88, Ф.И. Шаляпина89, звезд русского балета Т.П. Карсавиной90, С.М. Лифаря91, М.М. Фокина92, режиссера балетной труппы С.П. Дягилева С.Л. Григорьева93, режиссера, критика, театрального деятеля С.М. Волконского94,[94] дирижера Н. А. Малько95, театрального критика П. А. Маркова96, писателя В. Александрова97. Авторы этих воспоминаний высказывали свое отношение к современным им проблемам, давали портреты видных деятелей искусства, писателей. Книга Н. Тихоновой «Девушка в синем», написанная видной балериной и педагогом, – глубоко откровенный рассказ о судьбах русской эмиграции в Берлине и Париже. Любителям балета она открывает много нового о творческой деятельности русских балетных трупп Парижа и Монте-Карло. На страницах этих воспоминаний – портреты М. Горького, Ф. Шаляпина, Б. Нижинской, О. Спесивцевой, Д. Баланчина, М. Ларионова и многих других деятелей русской культуры, оказавшихся за рубежом после революции98.

Много внимания творчеству философов и литераторов российского зарубежья уделено в известной книге мемуаров «Курсив мой»99 писательницы Н. Н. Берберовой, эмигрировавшей в 1922 г. В воспоминаниях писателя и литературного деятеля российского зарубежья Г. Е. Озерецковского – основателя и председателя русского литературного сообщества в Париже «Соленый кружок», основанного в тридцатые годы и просуществовавшего больше сорока лет, описаны его заседания, на которых бывали многие эмигрантские литераторы и философы100.

В ряде воспоминаний приводится описание жизни и быта эмиграции в целом (книга И. В. Одоевцевой101), передается общее жизнеощущение, свойственное эмигрантам первой послеоктябрьской волны («Ностальгия» Н. А. Тэффи102).

[95]Воспоминания составляют отдельную группу источников и в работах, посвященных образованию в российском зарубежье103. Так, книга Г. Федорова «Путешествие без сантиментов» отражает ощущения и впечатления студента-юриста, участника белого движения во время «стамбульского бродяжничества», стремившегося продолжить образование в вузах Чехословакии104. Н. Е. Андреев (1908–1982) окончил гимназию в Эстонии, затем продолжил образование в Праге. После войны преподавал в Великобритании105. Д. И. Мейснер, будучи лидером студенческого движения, раскрывает жизнь русского Оксфорда – Праги106. О своей научной и общественной деятельности в России и в эмиграции повествует в книге «От Москвы до Нью-Йорка. Моя жизнь в науке и политике» М. М. Новиков, последний свободно избранный ректор Московского университета (1919–1920), один из организаторов и многолетний председатель Русской академической группы США (1951–1965), высланный в 1922 г. из России107. Само за себя говорит название воспоминаний П. К. Фиалковского «В его стенах мы были молоды. Харбинскому политехническому институту 75 лет»108.

Согласно оценке исследователя российского студенчества в эмиграции К. В. Бирюковой, мемуары российских эмигрантов рассказывают о таких сторонах развития движения студенческой самоорганизации в 1920–1930-е гг., как создание студенческих союзов, их деятельности, персональном составе, повседневной жизни, борьбе за[96] утверждение правового статуса и т. д.109 Так, уже в 1926 г. были изданы дневниковые записи бывшего студента Г. Федорова, который сражался в Добровольческой армии и вместе с ее остатками эвакуировался из Крыма110. Известный русский писатель-эмигрант А. И. Куприн в своих воспоминаниях также касался положения русской эмиграции111. В 1999 г. были опубликованы воспоминания российского историка С. Г. Пушкарева. Оказавшись в эмиграции, он приложил немало сил для улучшения положения студенчества112.

В исследовании молодежных движений и организаций российского зарубежья в 1920–1930-е гг. ценны воспоминания О. И. Пантюхова, основателя организации русских скаутов за границей113.

Сведения о биографиях, менталитете, социальном положении юристов-эмигрантов, о существовавших в российском зарубежье союзах адвокатов и судебных деятелей, юридических обществах, учебных и научных центрах содержатся в мемуарах М. М. Винавера, И. В. Гессена, Г. Б. Слиозберга, Н. Н. Чебышева и других представителей интеллектуальной и политической элиты зарубежной России 1920–1930-х гг.114

Воспоминания, дневники, записки русских дипломатов, а также тех лиц, которые с ними так или иначе соприкасались, являются многогранными источниками, в которых сохранились интереснейшие свидетельства о деятельности российских дипломатических загра[97]нучреждений в эмиграции, об их роли в истории Белого движения и в жизни русских колоний115. В числе таких лиц были и чины русских правительственных организаций за рубежом116, и иностранные дипломаты117, и видные представители Белого движения118, и эмигрантские общественно-политические деятели119, и даже советские полномочные представители в ряде зарубежных стран, пытавшиеся противостоять деятельности «царских послов»120. Важные сведения о деятельности сотрудников русских небольшевистских посольств и миссий после Октября 1917 г. дают, несомненно, воспоминания самих русских дипломатов, оказавшихся после революции в эмиграции: это мемуары Д. И. Абрикосова121, В. А. Маклакова122, Г. Н. Михайловского123, К. Д. Набокова124, С. Д. Сазонова125 и Ю. Я. Соловьева126.

[98]Для изучения эмиграции времен Второй мировой войны представляют ценность воспоминания члена созданного эмигрантами в 1943 г. Национально-трудового союза П. В. Жадана127 и участников Власовского движения. Слабой стороной многих мемуаров является склонность авторов преувеличивать свою роль в ходе событий. Поэтому, как отмечается в диссертации А. А. Червяковой, эти труды грешат стремлением оправдать себя и свои поступки128. Трудность заключается еще и в том, что практически все руководство Власовского движения было казнено в Советском Союзе сразу же по окончанию войны и, естественно, не оставило письменных воспоминаний. Поэтому основной массив мемуарной литературы представлен воспоминаниями рядовых членов Русского освободительного движения и Комитета освобождения народов России, либо младшим офицерским составом. Тем не менее, авторы этих работ пытаются дать оценку событиям, идеям, составившим основу Русской освободительной армии (РОА). К числу таких работ можно отнести воспоминания К. Кромиади, Р. Н. Редлиха, С. Фрёлиха, В. К. Штрик-Штрикфельдта129 и др. Полковник К. Г. Кромиади за свою долгую жизнь автор последовательно был офицером Русской императорской армии, Русской армии генерала Врангеля, Русской народной национальной армии, РОА и, наконец, офицером Вооруженных сил Комитета освобождения народов России (КОНР), одним из сотрудников штаба генерал-лейтенанта А. А. Власова. В мемуарах В. Позднякова автор, один из офицеров[99] штаба генерала Власова, пытается дать свою оценку условиям и обстоятельствам, в результате которых получили распространение идеи борьбы со сталинским режимом130.

О духовной обстановке в частях РОА и в школе пропагандистов Дабендорфа, раскрывавшей суть воспитания, а вернее сказать, перевоспитания бывших красноармейцев, очень подробно рассказал в своих воспоминаниях «Облик генерала А. А. Власова» протоиерей А. Киселев131. В работах С. Дичбалиса «Детство, отрочество, юность... Не по Льву Толстому» и «Зигзаги судьбы», автор – бывший рядовой первой дивизии РОА, ныне живущий в Австралии, пытается осмыслить события, свидетелем и участником которых он был132.

Интересны «Личные воспоминания о генерале Власове» генерал-майора вермахта Б. А. Хольмстон-Смысловского, известного также под псевдонимами «фон Регенау» и «Артур Хольмстон», выходца из известного российского дворянского рода, офицер-артиллериста и разведчика, служившего в Русской императорской и Белой армиях, после окончания Гражданской войны вынужденного эмигрировать в Европу133. На чужбине он не отказался от идеи борьбы с большевизмом любыми средствами, и в начале 1930-х гг. стал штатным сотрудником германской военной разведки – абвера. В 1941 г. Смысловский в качестве офицера оперативной разведки вермахта вернулся в Советскую Россию и вскоре возглавил специальный военно-разведывательный орган – Зондерштаб «Р», личный состав которого был представлен коллаборационистами из числа российских эмигрантов и бывших советских военнопленных. Зондерштаб координировал разведывательно-диверсионную работу в тылу Рабочее-Крестьянской Красной армии и борьбу с партизанским и подпольным движением на оккупированных территориях СССР. К концу войны силы и средства,[100] подчиненные Б. А. Смысловскому, были объединены в 1-ю Русскую национальную армию, которая не вошла в состав власовских вооруженных сил Комитета освобождения народов России. В мае 1945 г. эта армия профессиональных разведчиков и диверсантов перешла границу маленького нейтрального княжества Лихтенштейн, была интернирована и лишь чудом избежала выдачи советской стороне, что предусматривали соглашения государств союзников, подписанные в Ялте. В течение последующих нескольких десятков лет Смысловский продолжал сотрудничать с разведками зарубежных государств, в первую очередь США и ФРГ: его опыт и кадры были весьма востребованы в условиях «холодной войны». Он вышел в отставку в 1973 г., вернулся в столицу Лихтенштейна – Вадуц, где и проживал до конца своей жизни134.

В работе прозаика и публициста российского зарубежья, представителя ее «молодого» поколения В. С. Варшавского на богатом фактическом материале, с привлечением многообразных документальных свидетельств рассказывается о политических течениях и организациях в эмигрантской среде, показаны мучительные идейные искания, сложная и трагическая участь тысяч и тысяч представителей российской эмиграции первой послеоктябрьской волны, ее потомков. Многие из них отдали жизнь в борьбе с гитлеровским националсоциализмом и сталинским тоталитаризмом, стали жертвами провокаций НКВД, сгинули в лагерях135.

Эти и другие воспоминания, созданные после Второй мировой войны136, позволяют проследить историю эмиграции, ее перспективу.

В изучении различных духовных направлений, проявившихся в религиозной и культурной деятельности эмиграции из России с 20-х гг. XX в. по начало XXI вв., на примере одной из наиболее массовых и социально активных культурно-религиозных организаций – Русского студенческого христианского движения (РСХД), окажутся[101] полезными воспоминания активных деятелей РСХД и лиц, близких к нему: основателей РСХД протопресвитера Василия (Зеньковского), М. В. и Н. М. Зерновых, руководителей движения К. А. Ельчанинова и В. А. Зандер, члена движения П. Е. Ковалевского, поддерживавшего РСХД митр. Евлогия (Георгиевского) и др.137

Итак, в 1990-е и «нулевые» годы российскими исследователями введен в научный оборот корпус мемуаров, среди которых как оказавшие наибольшее влияние на становление и развитие эмигрантской историографии, так и воспоминания деятелей второго-третьего ряда. К числу последних можно отнести, например, вышедшие в свет в Гельсингфорсе (Хельсинки) в 1936 г. и переизданные в России в 1995 г. воспоминания В. Н. Воейкова (1868–1947), дворцового коменданта императора Николая II, которые раскрывают перед читателями картину жизни российской интеллигенции в эмиграции138.

Особенностью изучения историками мемуаристики в «нулевые» годы стала наметившаяся тенденция к использованию письменных и устных воспоминаний рядовых лиц. Так, Э. Е. Абдрашитовым в работе «Источники личного происхождения по истории российских военнопленных Первой мировой войны» привлекались воспоминания рядовых военнопленных, офицеров и врачей, воспоминания красных командиров, которые были интернированы в Германии в ходе советско-польской войны139.

[102]В свете изложенного несомненно заслуживает внимания проект по выявлению и учету мемуаров представителей российского зарубежья всех послеоктябрьских волн, к которому приступили на рубеже 1980–1990-х гг. американские, а позднее российские специалисты. В 2006 г. было окончено издание аннотированного указателя изданных за рубежом на русском языке в 1917–1991 гг. воспоминаний и дневников представителей трех поколений российской эмиграции, а также мемуарных произведений советских граждан, не имевших возможности опубликовать их на родине из-за цензурных ограничений140.

Благодаря активной публикаторской деятельности российских издательств, а также развитию сети «Интернет» сегодня мемуарная литература становится доступной не только специалистам, имеющим доступ к архивам, но и широкому кругу читателей.

2.2. Переписка и иные эпистолярии

По замечанию З. С. Бочаровой, переписка в условиях эмиграции играла особую роль. Рассеянность по разным странам, мобильный способ информирования и обмена мнениями для лиц, от которых зависела судьба беженского вопроса, делало этот вид связи хорошо организованным, носившим постоянный характер141.

На наш взгляд, в любой переписке как источнике исторического познания сочетается уникальное и типическое, единичное и массовое, частное и общее. В письмах известных людей отражена эпоха, в которой они жили, нравы, обычаи, вкусы, вырисовывается жизненная философия адресата и адресанта, межличностные отношения.

Из работ, в значительной степени опирающихся на переписку, отметим защищавшиеся в «нулевые» диссертации В. Ю. Быстрюкова,[103]С. В. Горячей, А. М. Кабакова, Г. И. Малышенко, Д. Н. Панова, М. А. Пономаревой, П. А. Трибунского, Е. В. Федякиной.

Значительная часть писем эмигрантов отложилась в архивах и впервые вводится диссертантами в научный оборот.

Так, например, М. А. Пономарева в исследовании «П. Б. Струве в эмиграции: развитие концепции либерального консерватизма» опирается на опубликованную зарубежными исследователями переписку между П. Б. Струве и И. А. Ильиным, Н. А. Бердяевым, С. Л. Франком, которая содержит частичные сведения о жизни П. Б. Струве в эмиграции и его отношениях с другими эмигрантами142.

Эпистолярные памятники имеют особое значение при изучении творческого наследия П. А. Сорокина. Часть источников данной группы опубликована, однако основная масса выявлена в фондах российских архивохранилищ. К числу наиболее важных относятся его личные письма к друзьям и коллегам. Особого внимания заслуживает переписка Сорокина 1960-х гг. с советскими учеными, а также послания в адрес научного совета Академии наук СССР143.

Различные эпизоды историографической деятельности П. Н. Милюкова отразились как в его опубликованных письмах – М. Л. Осоргину, Я. Б. Полонскому, так и в до сих пор неопубликованных источниках, сохранившихся в российских, болгарских и американских архивах (переписка с историком русской литературы Я. Л. Барсковым, историками К. Н. Бестужевым-Рюминым, М. М. Богословским, историком литературы, редактором, библиографом С. А. Венгеровым, журналистом, публицистом и критиком В. А. Гольцевым, историком права М. А. Дьяконовым, историком, юристом, социологом М. М. Ковалевским, писателем, журналистом В. Г. Короленко, историкомметодологом А. С. Лаппо-Данилевским, историком, политиком, публицистом С. П. Мельгуновым, историком, писателем и политиком В. А. Мякотиным, историком С. Ф. Платоновым, историком, общественным деятелем В. И. Семевским, историком, археологом П. С. Уваровой, болгарским литературоведом и этнографом[104] И. Д. Шишмановым, историком Е. Ф. Шмурло, историком и журналистом С. Н. Шубинским)144.

Переписка русского географа, экономиста, геополитика, культуролога, философа, поэта, общественного деятеля П. Н. Савицкого с участниками евразийского движения и различными общественными деятелями российской эмиграции позволила В. Ю. Быстрюкову, автору работы «Общественно-политическая и научная деятельность Петра Николаевича Савицкого в годы эмиграции: (1920–1938 гг.)», составить более полное представление о месте и роли П. Н. Савицкого в евразийском движении, его научных взглядах и личности ученого145.

Определенное значение для исследования С. В. Горячей «Сменовеховцы 20-х –30-х годов: оценка большевистского опыта реформирования России» имели письма различных представителей интеллигенции к лидеру «сменовеховства» Н. В. Устрялову, хранящиеся в архиве Гуверовского института войны, революции и мира (г. Стенфорд, шт. Калифорния, США). Именно переписка содержит интереснейшие высказывания представителей «сменовеховства» (как эмигрантов, так и тех, кто остался на родине) по вопросу происходящего в России146.

Весьма ценным источником, использованным А. М. Кабаковым в работе над диссертацией «Русское зарубежье о политической роли Красной армии в Советской России в 1921–1924 г.: источники формирования представлений и их эволюция», явилась переписка бывшего российского посла Временного правительства во Франции, эмигранта В. А. Маклакова с бывшим российским послом Временного правительства в США Б. А. Бахметьевым. Это 280 писем, охватывающих период с 1919 по 1951 гг. Большая их часть, 152 письма приходятся на 1921–1924 гг. Насыщенные размышлениями, анализом и политическими прогнозами письма по-европейски прагматичных российских политиков дают прекрасное представление об их взглядах на Совет[105]скую Россию, перспективы ее социально-экономического и политического развития. Часто обсуждаемым вопросом в их письмах оказывается политическая роль Красной Армии и ее лидеров в социально-политических процессах в Советской России в первой половине 1920-х гг.147

При изучении темы исследования Г. И. Малышенко «Идейнополитическая борьба в среде казачества российской эмиграции в Северо-Восточном Китае» большое значение имела переписка между руководителями правлений казачьих формирований западной и восточной ветвей эмиграции. Из этих писем диссертант извлек информацию о борьбе вождей за лидерство, бедственном положении рядовых казаков и их стремлении создать единый Союз казачьих войск. Прослежена также эволюция мировоззрения российских казаков на протяжении 1920–1937 гг., установлены изменения в быте и показано влияние идейно-политической борьбы на внутреннюю жизнь казачьих станиц зарубежья148.

Д. Н. Пановым в работе «"Очерки русской смуты" А. И. Деникина в общественно-политической борьбе 20-х – начала 30-х гг. ХХ в.»149 использована богатейшая переписка (185 писем, телеграмм и открыток за 1920–1929 гг.) российского общественного и политического деятеля, эмигранта Н. И. Астрова и графини, эмигрантки С. В. Паниной, напрямую касающуюся истории написания и критики «Очерков». Эти документы помогают выяснить суть полемики автора «Очерков» А. И. Деникина и Н. И. Астрова, имевших ряд политических разногласий по целому ряду вопросов. Другие эпистолярные источники (письма А. Л. Филимонова, А. С. Лукомского, С. П. Мельгунова А. И. Деникину; А. И. Деникина П. Н. Шатилову и П. А. Кусонскому; П. Б. Струве Н. И. Астрову; В. В. Шульгина Н. Н. Чебышеву; М. Горького И. Н. Ракицкому; взаимные послания П. Н. Врангеля и А. А. фон Лампе и др.)[106] содержат сведения об истории сбора материала и ряд любопытных оценок «Очерков» видными фигурами эмиграции. В письмах 1921– 1926 гг. А. И. Деникину от сослуживцев и соратников (А. С. Лукомского, А. П. Филимонова, В. Г. Науменко, Г. А. Вдовенко, Ю. Н. Плющик-Плющевского, В. В. Марушевского, П. С. Махрова, Н. М. Мельникова, Б. Н. Сергиевского) присутствуют комментарии ряда эпизодов, затронутых в «Очерках». Представляют интерес письма Н. И. Астрова В. Л. Бурцеву, переписка А. А. фон Лампе с П. А. Кусонским, П. Н. Шатиловым, В. В. Ореховым, письма А. А. фон Лампе П. Б. Струве, П. Н. Милюкову, Н. М. Котляревскому, В. Х. Даватцу, в редакцию «Иллюстрированной России» (Париж) и др., касающиеся политических разногласий и взаимоотношений внутри эмиграции. Кроме того, использованы письма П. И. Лебедева-Полянского и др. в «Литиздат», раскрывающие цензурную политику советского государства по отношению к эмигрантской литературе вообще и к «Очеркам» А. И. Деникина в частности150.

В 1970–1980-е гг. в СССР были изданы письма известных русско-французских художников, оставивших Россию в 1920-е гг., Зинаиды Евгеньевны Серебряковой и Константина Андреевича Сомова. Из писем видно личное отношение этих художников к проблеме эмиграции, возможностям вхождения в новую культурную среду151. История артистической эмиграции представлена также в воспоминаниях писателя К. М. Миклашевского152.

Исследователями российской эмиграции 1920–1940-х гг. в США востребовано эпистолярное наследие русско-американских историков Михаила Михайловича Карповича и Михаила Ивановича Ростовцева, наиболее яркие фрагменты которого в 1990-е стали достоянием целой[107] серии публикаций153. Карпович приехал в Соединенные Штаты летом 1917 г. в качестве личного секретаря Б. А. Бахметева, посла Временного правительства, и, будучи профессором российской истории Гарвардского университета с 1937 по 1957 гг. и главным редактором «Нового журнала» с 1946 г. по 1959 г., занял уникальное место в формировании американской славистики и в культурной жизни русской эмиграции в США. Ростовцев известен также как филолог-классик и экономист.

В 2001–2002 гг. было осуществлено и вызвало интерес исследователей трехтомное издание переписки за более чем тридцатилетний период Бориса Александровича Бахметева – русского и американского ученого в области гидродинамики, политического и общественного деятеля, посла российского Временного правительства в США, инициатора создания в США Российского гуманитарного фонда, основатель архива российской и восточноевропейской истории и культуры Колумбийского университета (хранилища разнообразных документов российской эмиграции, в том числе дипломатических), директора фонда помощи российским студентам, с Василием Алексеевичем Маклаковым – российским адвокатом, политиком, членом Государственной думы II, III и IV созывов, послом Временного правительства во Франции, активным сторонником Белого движения, главой Эмигрантского комитета, представлявшего интересы российских эмигрантов во Франции154. Документы предоставлены Гуверовским институтом войны, революции и мира Стэнфордского университета (США), по[108]давляющее их большинство публикуется впервые. Письма содержат уникальную информацию о внутренней жизни российской эмиграции. Приводятся сведения о многих людях – П. Н. Врангеле, П. Н. Милюкове, Б. В. Савинкове, В. В. Шульгине и др. Анализируются события, происходившие в России, проблемы международных отношений. Сквозной темой переписки является проблема взаимоотношений общества, государства и личности, рассматриваемая не только на отечественном материале.

В письмах Б. А. Бахметева и В. А. Маклакова, как и в подготовленном МИД России и Службой внешней разведки РФ в конце 1990-х двухтомнике «Чему свидетели мы были...»155, других опубликованных в постсоветской России письмах русских послов в эмиграции и рядовых сотрудников дипломатических представительств156 много внимания уделяется эмигрантской дипломатии157.

Отдельными авторами диссертаций, защищавшихся в «нулевые» годы, использован такой необычный вид источников эпистолярного жанра, как школьные сочинения: в работе А. В. Сурина «Формирование и деятельность национальных образовательных центров в российском зарубежье: (1920-е гг.)» анализируются 2403 сочинения детей из эмигрантских русских гимназий на тему «Что я помню о России». Эти сочинения представляют исключительную историческую ценность и дают представление о психологическом настрое учащихся158.

[109]Использование материалов личного происхождения (писем, дневников, мемуаров и иных источников) должно помочь достижению двуединого и по-своему интегрированного видения настоящего и прошедшего, которое основывается на существовании двух дополняющих друг друга позиций: стремящейся к объективности и субъективных свидетельств очевидцев – участников анализируемых процессов. Ценность этих источников в том, что они позволяют насытить историю российского зарубежья «человеческим» содержанием.

2.3. Устные свидетельства

Для исторических исследований, подготовленных в 2000–2005 гг., стало правилом включение в круг источников устных свидетельств очевидцев событий и иных лиц. Так, С. В. Смирновым при работе над диссертацией «Российские эмигранты в Северной Маньчжурии: (начало 1920-х гг. – 1945 г.): проблема социальной адаптации» в процессе бесед с бывшими эмигрантами, членами Екатеринбургского отделения ассоциации «Харбин» были записаны автобиографические интервью, включенные в источниковую базу исследования и обозначаемые автором термином «жизненные истории»159.

Н. Е. Аблова в работе «КВЖД и российская эмиграция в Китае: международные и политические аспекты истории: первая половина ХХ в.» использовала устные воспоминания русских харбинцев, записанные ею в Харбине в начале 1990-х гг.160

Встречи с харбинцами и их воспоминания во время научной конференции в 1998 г. В Москве, посвященной 100-летию КВЖД, помогли Л. Ф. Говердовской раскрыть тему «Общественно-политическая и культурная деятельность русской эмиграции в Китае в 1917– 1931 гг.»161. Существенную помощь в работе над данным исследовани[110]ем оказали также бывшие харбинцы П. П. Добрынин (председатель Челябинского отделения ассоциации «Харбин»), Г. В. Мелехов, В. П. Суслова, Л. П. Шкарлат, которые сообщили интересные факты из истории эмигрантского Харбина.

А. И. Букреевым при исследовании книжных собраний русских эмигрантов и репатриантов из Китая в коллекциях стран АзиатскоТихоокеанского региона некоторая часть сведений была почерпнута из встреч с зарубежными исследователями-славистами: Томасом Лахусеном, Брюсом Адамсом, Патрицией Полански, Ли Мен (США); Тонаи Юзури, Есикадзу Накамурой (Япония); Сабиной Брейярд (Франция) и др162.

Источником фактологического материала для исследования М. А. Российского «Куба и русское зарубежье: из истории культурных связей в первой половине ХХ в.» послужили отрывки из бесед автора с кубинскими искусствоведами и деятелями культуры, которым довелось сотрудничать с работавшими на Кубе артистами-эмигрантами из России163.

С. В. Подрезом в работе «Генезис и проблемы современного положения российской диаспоры в Латинской Америке» использованы материалы его встреч и бесед с соотечественниками в Аргентине и Уругвае в 2003 г. Кроме того, использованы материалы бесед диссертанта с российскими дипломатами, представителями местной латиноамериканской администрации и местных обществ дружбы с Россией и культурных клубов соотечественников164.

Личные устные свидетельства стали источником диссертаций и по истории второй послеоктябрьской волны. Так, И. Г. Ермолов в диссертации «Возникновение и развитие советского военно-политического коллаборационизма на оккупированных территориях СССР в 1941–1944 гг.» ссылается на свидетельства коллаборационистов и лиц, соприкасавшихся с этими процессами, которые дополняют со[111]держащиеся в литературе и архивных фондах сведения165. А. А. Червякова при исследовании Власовского движения использует личные беседы с его бывшими участниками – военнослужащими Русской освободительной армии, которые по ряду причин не смогли или не захотели вернуться в Советский Союз166.

Учеными утверждается, что биографические повествования в своей совокупности могут стать предметом анализа как коллективный опыт «проживания» определенной социальной ситуации. Сравнительный анализ большого числа аналогичных случаев создает основу для описания социальной проблемы, которая вырисовывается за сходными обстоятельствами и действиями, за общей социальной практикой людей. Концентрируя свое внимание на типичных формах поведения, групповых характеристиках, нашедших выражение в биографических документах, адепты биографического метода считают возможным и стремятся создать в исследованиях своего рода «коллективную» биографию представителей определенной социальной группы в конкретных исторических условиях167.

2.4. Автобиографическая поэзия и проза

К мемуарам, дневникам, письмам тесно примыкает такой источник, как автобиографическая проза и поэзия российского зарубежья. Закономерно, что эти сочинения стали объектом исследования филологов. В 1999–2005 гг. ими защищено 12 диссертаций, посвященных автобиографическому началу в эмигрантском творчестве К. Д. Бальмонта, И. А. Бунина, Г. И. Газданова, Б. К. Зайцева, В. В. Набокова,[112] М. А. Осоргина, М. И. Цветаевой, И. C. Шмелева168. Одновременно художественно-биографическая и автобиографическая проза российских эмигрантов становится объектом внимания и историков.

В частности, использованные в диссертации М. И. Косоруковой «Национальная идея и ее роль в развитии русской культуры за рубежами России: (20–30-е гг. ХХ в.)» книги таких известных писателей, как И. А. Бунин, А. М. Ремизов, А. Н. Толстой, И. С. Шмелев и др., позволяют выявить основные аспекты исследуемой проблематики, так как отражают национальное самосознание эмигрантов, их культурную самоидентификацию, приверженность национальным культурным ценностям, выражают их нравственные ориентиры. В художественных произведениях предстают живые картины дореволюционной России, особо остро чувствуется ностальгия эмигрантов по утраченной родине; представлены детальные описания эмигрантского быта и жизни169.

[113]Для раскрытия темы «КВЖД и российская эмиграция в Китае: международные и политические аспекты истории: первая половина ХХ в.» Н. Е. Абловой привлекались автобиографические и художественно-биографические произведения, вышедшие из-под пера русских харбинцев: Вс. Иванова, Л. Кравченко, Ю. Крузенштерн-Петерец, О. Лундстрема, Л. Хаиндрава и др.170

Представленные на страницах автобиографического романа П. А. Сорокина «Долгий путь»171 детали быта, личные наблюдения, которые составляют аромат того неповторимого времени, оказались интересны автору диссертации «Молодежные движения и организации российского зарубежья в 1920–1930-е гг.» М. А. Сурайкину172.

Проза П. Н. Краснова173 и В. В. Шульгина174 стала важным источником для изучения процесса выработки «активистской» идеологии в исследовании К. А. Чистякова «"Активизм" в среде российской эмиграции: идеология, организация, практика: (1920–1930–е гг.)»175.

Известны примеры использования историками ссылок на тексты художественных произведений классиков отечественной (В. Г. Короленко, Н. С. Лесков) и зарубежной (Т. Драйзер, Г. Сенкевич) литературы, которые писали не биографии, но смогли отразить некоторые характерные детали жизни выходцев из России, их психологию и поведение176. Художественные произведения используются истори[114]ками в сочетинии с другими источниками, позволяющими отделить исторически достоверные детали от художественного вымысла.

Художественные произведения (эмигрантские и не только) используются в работах не в литературоведческом аспекте, а только в той мере, в какой необходимо для более полного раскрытия темы. Включение их в источниковую базу исследований, на наш взгляд, является следствием укрепляющегося в постсоветские годы междиo- циплинарного характера исторических научных трудов. Для решения вопроса возможности привлечения художественной литературы в ка-честве исторического источника в Санкт-Петербурге в декабре 2004 г. состоялась международная научная конференция177. Основные приведенные ее участниками (более 100 ученых из 30 городов Рос-сии и других государств) обоснования такого подхода: особое место, занимаемое художественной литературой в жизни российского об-щества; художественные произведения непосредственно отражают воззрения их создателей, которые средствами художественной выра- зительности высказывали собственную точку зрения на современные им общественные процессы и явления; литературные произведения заключают в себе информацию не только об индивидуальных воззрениях писателей, но и о типичном для общества отношении к тем или иным явлениям, отражают дух времени (литература - это «зеркало» истории, «энциклопедия» общественной жизни); литература дает возможность познакомиться с особенностями образа жизни, способа мышления и миропонимания представителей той или иной социальной общиости178. Вывод участвовавших в обсуждении истори-ков, философов, культурологов, филологов, биологов и других спе-циалистов один: в сочетании с другими исгочниковыми комплексами[115] художественная литература чрезвычайно расширяет познавательные возможности исторической науки179.

2.5. Вещественные источники

В 1990-е гг. появились единичные примеры включения в источниковую базу исторических исследований историков-эмигрантоведов вещественных источников. Так, С. А. Шубиной при работе над диссертацией «Русская православная миссия в Китае: (XVIII – начало ХХ в.)» использовались этнографическая коллекция и собрание рисунков выдающегося российского синолога З. Ф. Леонтьевского (1799–1874)180

В «нулевые» годы примеры использования историками вещественных источников встречаются чаще.

В частности, материальные памятники – личные вещи эмигрантов, включая предметы быта и интерьера, театральные программки, многочисленные открытки и фотографии – составили особую группу источников исследования Т. В. Ревякиной «Проблемы адаптации и сохранения национальной идентичности российской эмиграции в Китае: (начало 1920 – середина 1940-х гг.)»181. Часть из них экспонировалась на выставке «События, лица, судьбы...», проходившей в Политехническом музее параллельно с проведением Международной[116] научной конференции «Архивная Россика» (Москва, РЦХИДНИ, октябрь 2000 г.).

Театральные афиши, программки концертных выступлений, дневники, альбомы фотографий с автографами артистов оперных, драматических театров, хоровых и оркестровых коллективов стали значимым источником, позволившим О. И. Марар воссоздать историю российской артистической эмиграции в славянских странах (1918– 1939 гг.)182.

Значительную ценность для исследования А. И. Букреева «Книжные собрания русских эмигрантов и репатриантов из Китая в коллекциях стран Азиатско-Тихоокеанского региона» представляли библиотечные штампы, экслибрисы, дарственные надписи, позволяющие восстановить историю распространения книг, определить, в чьих коллекциях и в библиотеках каких стран побывало то или иное конкретное издание183.

Еще одним небезынтересным источником исследований эмигрантоведов стали календари184.

Издававшиеся во Франции в 1920–1930-е гг. деловые и адресные справочники, в которых отражены структура и топография российского предпринимательства в этой стране, выступили важнейшим источником в работе Д. М. Серегиной «Российская торговопромышленная эмиграция во Франции в 1920–1939 гг.»185.

Таким образом, личные коллекции, семейные реликвии и иные предметы могут выступать интересным и информативным источником исторических и иных исследований, потенциал которого в полной мере еще не востребован.

[117]