Тело в танце: эстетическая выразительность

[53]

Современный театральный театр находится в существенной зависимости от тех трансформаций исторического и общекультурного ландшафта, которые переживались на протяжении ХХ века, и были вызваны поиском новой ценностно-эстетической, смысловой и технологической парадигмы, в том числе и парадигмы «нового искусства». Историческое и эстетическое развитие танца в ХХ веке характеризуется радикальной сменой способов понимания тела и, соответственно, форм телесной выразительности. По-видимому, сегодня еще рано подводить какие-либо окончательные итоги данного процесса, но его логика все же обнаруживает себя в современной эстетической культуре с определенной долей очевидности.

Прежде всего, необходимо отметить, что тело в современном танце представляется «тоскующим» о себе самом, об утраченном комфорте той ситуации, которая была характерна для инотелесного контекста. Иначе говоря, тело словно бы находится в поиске нового контекста, который и есть оно само. Так, например, тело в пантомимическом театре Этьена Декру создается как тело выразительное не музыкой, не облачением, не декорацией, но лишь своей работой, практикой и техникой выразительности. Речь, в [54] данном случае, идет о «чистом» теле, фактически о его анонимности. Именно анонимность выступает в качестве фундаментального принципа современного танца, является имманентным правилом поведения танцора, позволяющим телу выражать себя, говоря словами М. Фуко, и как собственного автора, и как собственное произведение в их синкретичной взаимосвязанности. Подобная анонимность не является маскировкой танца как результата чьей-либо работы (режиссера, танцора и т.п.), а есть, скорее, господство над танцем, понимаемом как эстетическая практика.

Танцующее тело всегда отсылает нас к себе самому, и поэтому сам танец берется и понимается не в форме аутентичного выражения чего-то «внутреннего», но идентифицируется со своим собственным «внешним»: выразительность тела — это, в первую очередь, его внешность. В отличие от классического танцевального театра, танец сегодня представляет собой беспрестанную игру знаков, которые упорядочены таким образом, который не дает телу исчезнуть под массой инотелесных образов, смыслов, контекстов и т.п. Единственным способом представления тела в танце является сам танец. При этом, когда я, например, танцую танец швеи (танцую швею), я не предаюсь созерцанию образа швеи, который отличен от самой швеи как таковой, т.к. в данном случае в танце речь шла бы о мнимой швее, о швее-химере. Швея — это одна из модальностей танца швеи, моей телесной жестикуляции, данная вместе с иными модальностями (тяжкий труд, игла, нить, работа рук, наклон головы и т.д.) во всей их телесной тотальности. Таким образом, выразительность танца — это не репрезентация, т.е. в танце не происходит намеренного полагания объектов и отношений. Танец — это не средство выразить «нечто», но само непосредственное выражение, не выходящее за пределы тела. (Такая дистинкция, конечно, возможна, но она появляется уже после того, как танец окончен). Можно сказать, что выразительность имеет локализацию в телесном бытии, в мире тела, и является частью телесной орудийности.

Одной из основных функций тела в танце выступает функция проецирования: тело трансформирует определенную «моторную сущность» (Мерло-Понти) в жестикуляцию, мимику, пантомимику, развертывает себя в зримый феномен, а движения тела при этом представляют собой панораму самого тела, в которой спроецирована интенция движения на действительное движение, поскольку танцевальное движение — это способность к естественной, а не к иллюзорной выразительности. Тело, проживая себя в танце, всегда стремится к выражению как своему полному завершению, однако при этом оно находится в состоянии некоторого неведения относительно своей интенциальности (по крайней мере, до тех пор, пока танец не закончен). Такое неведение, во-первых, и жесткий характер физики тела, во-вторых, приводят к тому, что тело движется как бы вспышками, дискретно, но через достигаемую выразительность танец преодолевает дис- [55] кретность в пользу необходимой ему континуальности. Говоря иначе, танец никогда не выражает собой что-то законченное, но осуществляет его.

Телесная выразительность — это не только форма бытия телесности, но, прежде всего определенный способ отношения тела к себе, к миру, т.е. телесная выразительность является стилем и формой опыта тела. При этом, танец как таковой не предоставляет собой средства фиксации данного опыта и не является технологической способностью обозначить то нечто, что опыту трансцендентно. Танцевать — это способность значить, порождать эстетическое значение, с позиции которого выражаемое событие присутствует в танце в своем телесном качестве. Видимо, в данной связи, не случаен факт того, что современный танцевальный театр крайне пристально относится к ритуальным действиям традиционных культур, вступая с ними в кросс-культурный диалог. Когда танцующее тело воплощает вещь, то такое воплощение не есть конструирование вещи. Структура тела сливается со структурой вещи посредством жеста. Выражение выстраивается вокруг самого жеста, а жест очерчивает абрис своего собственного значения, а не просто указывает на вещь, от него отличную. Таким образом, танец — это не средство объективного подобия и похожести, а буквальное выражение, буквальная манифестация единства тела и интенциональной сущности вещей. Для танца невозможно создать словаря, поскольку танцующее тело не принадлежит двум мирам: у тела один и только один мир — мир телесный. Тело в танце ничего не показывает, кроме себя. В танце тело самобытно, оно пребывает в собственной стихии, оно — у себя дома.

В заключение, можно сказать, что в современной танцевальной эстетике утрачена возможность классической, однозначной репрезентации, согласно которой, танец — это пространство существования таких образов, которые возможно увидеть и «дешифровать», так как танец есть репрезентация какой-либо сущности (радости, печали, работы, веселья, а не непосредственно они сами). В современном танце внешность тела является внутренним аккомпанементом тела, а внутреннее и невидимое — внешним аккомпанементом все того же тела. Образование определенного поля танца требует единственного — телом необходимо владеть (или — тело должно владеть собою).