Ритм в современной архитектуре как знак сдвига в переживании пространства-времени

[99]

Метаморфозы ритма как способа проживания пространства-времени характеризуют любую культуру, опосредовано влияя на смену научных парадигм. Данный материал относится к смене ритма, которая наиболее наглядно просматривается в архитектуре.

Ритм, который задаётся внешним обликом одного здания или всей улицы, всего района — это энергия города. По определению Э. Курта сущность ритма — «стремление вперёд, заложенное в нём движение и настойчивая сила». Эта эмоциональная и динамическая природа ритма может проявляться и без метра и наоборот отсутствовать в метрически правильных формах. Ритм вызывает своего рода резонанс, сопереживание движению выражается в желании [100] воспроизводить его. Именно так архитектурный ритм как пульс и дыхание города подчиняет себе горожан, задает темп и размер биению пульса социальной жизни. И ритм тем настоятельней, что, будучи погруженными в городскую среду, мы не можем от него дистанцироваться, хотя у нас есть выбор, ведь ритмический рисунок города разнообразен, ибо город строился несколько десятилетий, а то и веков.

На нынешнем этапе развития культуры меняются представления о пространстве-времени и месте человека в нём: провозглашён «конец истории», исчезло действующее лицо — объявлена «смерть субъекта», рушатся грандиозные политические мифы. Изменение структуры социального пространства-времени связано с возникновением виртуальной реальности, пространства-времени, использующего другие ритмические порядки.

Обыденное сознание не успевает осмыслить изменения социальных ритмов и действует, отзываясь на них интуитивно. Механизмами, с помощью которых виртуальная реальность направляет наши движения в социальном пространстве, социологи и социальные философы называют в первую очередь средства массовой информации и экранныеискусства. Однако существует искусство, произведения которого обычно воспринимаются нами не как продукт работы с предлагаемым объектом, а как объект материального мира, окружающего нас повседневно, за которым мы нередко не видим автора. Это искусство — архитектура. Если в сюжетах и образах экранных искусств отражены мифологемы, формирующие топографию социального пространства, то архитектура создаёт модель реальности, иллюстрируя основные законы и ритм мироздания. В архитектуре находят выражение представления о пространстве-времени, их ритме и структуре, центре, который стягивает и поддерживает всё сущее. Архитектура — «сфера культурного программирования всех общественных отношений» 1, стиль не только выражает, но и программирует массовое сознание. Таким образом архитектурный дискурс позволяет рассмотреть изменения современной культуры.
[101]

Примером выражения этого изменения может служить творчество Питера Эйзенмана, одного из столпов современного зодчества.

В 1988 году он закончил постройку Векснер-центра Визуальных искусств (США), в результате этого опыта возникла, возможно, самая негуманная пространственная структура — лабиринт — «пространство неопределённости», чья запутанность рождает ощущение неуверенности и дискомфорта. «Внутри и снаружи Векснер-центр сконструирован как серия пластин, не имеющих ни начала, ни конца. В особенности внутри: инверсивно наклонённые стены и аркады пассажей в конструкции центрального прохода создают несоразмерные исчезающие иллюзорные перспективы» 2.

Внезапность этой архитектуры — незавершённые опоры, скошенные углы, аритмия элементов интерьера — разрушает традиционные представления. Пространство, созданное Эйзенманом, негуманно: человек обречён на поиск пути, постоянное движение. Более того, создаётся впечатление движения и самого лабиринта. В условиях столь зыбкого пространства любое место — всего лишь условность.

Зыбким оказывается здание даже при взгляде на него с улицы. В архитектуре 1980х годов фасад выполняется с использованием поляризованного стекла; даже фасад не даёт нашему взгляду опоры: зеркальная поверхность отражает улицу, другие постройки, Другого, а солнечные блики способны размыть даже очертания постройки, которая ускользает от взгляда, как мираж. Архитектура становится саморефлексирующей, став текстом.

«Текстуальное появляется, когда имеется в наличии нечто Другое» 3.

Здание зыбко, ибо несет в себе след Другого, будь то зеркальное отражение или архитектурные цитаты. Так здания последних лет в Москве напоминают нам о монументальной пропаганде сталинской эпохи и модернистских экспериментах начала 20 в. Но «цитирование» может выражать и насмешку, так причудливые формы [102] лыжной хижины в Аспене архитектора Р. Вентури (штат Колорадо, США,1977) отражают иронию автора по отношению к постройкам стиля модерн, хотя, в то же время, напоминают и китайскую пагоду, и скворечник, и гриб. Подобное цитирование создаёт сложную временную ткань произведения с перемежающимися ритмами.

Архитектурное пространство, как и пространство сети, позволяет нам перемещаться в любую точку и любой момент, ведь время сейчас приобрело некоторые пространственные характеристики, по нему возможно перемещаться непоследовательно и в разных направлениях, можно сразу выйти в нужную точку. Конечно, речь идёт о времени мыслимом, при этом мыслящий располагается во вневременном пространстве, на внутренней стороне времени. Нелинейность времени означает в первую очередь отсутствие неотменимости событий, перестав быть прямой, время перестало быть необратимым, оно стало вариативным. Теперь каждое событие, вернее его прочтение, в том числе и событие архитектуры, является не чем-то раз и навсегда ставшим, но содержит в себе в потенции едва ли не бесконечное множество вариантов, а, следовательно, бесконечное множество связей с иными событиями, оказывается чем-то неопределённым, постоянно становящимся.

Возможность различных прочтений одного произведения привела к фрагментации самого архитектурного дискурса, где происходит всё большая индивидуализация языка, что является диверсией по отношению к метарассказу, ибо не подчиняющиеся никаким законам и правилам произведение в себе содержит собственные правила, создание которых оказывается целью творческого акта.

Через архитектуру таких мастеров, как Чуми, Эйзенман, Росси обыденное сознание знакомится с практикой деконструкции; идеи, выработанные в философском обществе, проникают в обыденное сознание в образной форме через организующее пространственную среду искусство. И если мы можем отказаться читать Павича и Роб-Грийе, если можем не ходить на фильмы Содерберга и Шахназарова, то вряд ли станем обходить стороной произведения московских зодчих.

С одного понимания ритма мы начали этот материал, следует добавить, что ритм есть чередование элементов в пространстве через которое мы ощущаем динамику. По определению Эзры Паунда [103] ритм — «это приключение времени с пространством», в нашем случае — расположение элементов архитектурной композиции по различным позициям пространства, которые «совпадают с членением этого пространства посредством временных интервалов» 4. Ритм подразумевает линейность времени, ибо он есть чередование явлений через соизмеримые промежутки. Однако, когда из любой точки потенциально возможно перемещение в любую другую, ряда, необходимого для чередования, не возникает. Когда текст подразумевает множество вариантов, тогда единого ритма быть не может. Это касается мыслимого пространства-времени, но архитектурный объект, являющийся его образом, вряд ли и в своём материальном бытии может обладать единым ритмом, о чём свидетельствует творчество П. Эйзенмана.

Ритм не изначально принадлежит произведению, а возникает лишь в диалоге; а при той вариативности, которая свойственна современным текстам, речь скорее может идти об аритмии, нежели о наличии какого-либо порядка в распределении архитектурных масс в пространстве и времени их восприятия.

Обращает внимание тот факт, что ритм, создаваемый современной архитектурой, подобен ритмической структуре современного музыкального произведения. В искусстве 20 века неравенство ритмических фаз встречается чаще, чем равенство, ритм основан на нерегулярности, асимметрии. Ещё Стравинский основывал свой асимметрический ритм на мотивной полиметрии двух или трёх пластов; на первом месте не размерность, а динамическая и эмоциональная стороны ритма, его свобода.

Современное городское пространство не только ритмически изменчиво, но обладает множеством ритмических линий, сплетение и расхождение которых порождает ритмическую полифонию, причём каждая линия разбита на несколько серий. Городская симфония, в коей зазвучал голос зодчего-постмодерниста, становится запутанной и непредсказуемой. Современная архитектура балансирует на грани полиритмии и аритмии.