Между Сциллой и Харибдой

[153]

Переводчик — фигура малозаметная и участь его чаще всего незавидная. Реплику «плохой перевод» можно услышать гораздо чаще, чем похвалы в адрес того или иного переводчика (если, конечно, это не Райт-Ковалева, Тертерян, Апт или Любимов). Потому что если перевод хороший, о заслугах переводчика не вспоминают вовсе. Зато в случае неудачи, в вину переводчику может быть вменена даже неинтересность авторской темы. Я говорю здесь о, так сказать, «среднестатистическом» переводчике, который всегда остается в тени, а в сознании читателя присутствует лишь как ничем не примечательный Некто. Безусловно, факт существования множества плохих переводов невозможно игнорировать, но мне хотелось бы предостеречь тех, кто с высокомерной легкостью склонен выносить лишь обвинительные вердикты, тем более если он сам собирается вступить на стезю перевода. Труд переводчика — кропотливая, трудная и долговременная работа. Невозможно перевести статью даже незначительного объема «за вечерок». Это работа, которая не может измеряться и в таких единицах, как дни; она обрекает на долгие месяцы не признающей долгих отвлечений занятости, а порой и годы. Но всякое занятие, в которое человек вкладывается целиком, не щадя себя, а иногда и растрачивая с непозволительной щедростью без надежды на хоть маломальские дивиденды, по моему глубокому убеждению, не бывает напрасным, даже если подчас единственным утешением служит то, что нужно было это только тебе самому 1. Поэтому лишь жалости заслуживает [154] тот, кто не в состоянии увидеть, скажем, в переводе Бибихиным «Бытия и времени» беспрецедентного героизма, который тем более заслуживает уважения, что подвиг сей с небывалым смирением творился в наше не признающее подвигов время. Жалости, потому что подобного рода «судья» своим скоропалительным вердиктом оказывает медвежью услугу прежде всего себе самому, закрывая для себя путь к осуществлению того, что С.С. Аверинцев считал одной из главных задач, стоящих «перед каждым отдельным человеком» — «понять другого человека, не превращая его ни в поддающуюся “исчислению” вещь, ни в отражение собственных эмоций» 2.

Понимание — главная и определяющая составляющая в работе переводчика. Нельзя переводить то, что не понятно тебе самому. Каждая отдельная фраза имеет свой смысл и должна содержать его во что бы то ни стало. Даже если заподозрить автора в столь злом умысле, что он, дескать, сознательно водит читателя за нос, то все же нельзя отрицать тот факт, что делать это он может только в строго заданных рамках языка, на котором пишет; а любой язык обладает внутренней логикой и требует строгого подчинения его всеобщим и необходимым нормам и законам. А потому первейшая обязанность переводчика — понять, что хотел сказать автор, даже если манера изложения, которую он избрал для выражения тех или иных своих мыслей, может показаться слишком витиеватой или сумбурной. С другой стороны, любой перевод — уже истолкование. Переводчик — не бездушная машина, и от его субъективного понимания зависят смысловые нюансы переводимого текста. Избежать этого не представляется возможным, однако нужно стремиться к тому, чтобы [155] истолкование переводчика сохраняло определенную «объективность». А потому главное условие работы переводчика — строжайшая самодисциплина. Это первое.

Второе. Не нужно бояться текста. Переводчик, апеллирующий к тому, что «так стоит в немецком тексте», не понимает того простого и очевидного факта, что каждый язык обладает собственными правилами, в том числе и стилистическими. Более того: следуя только букве, трудно сохранить смысл и легко впасть в ригоризм, никак не могущий служить оправданием переводчику. По словам Бланшо, «перевод никогда не ставит целью устранить различие. Напротив, он играет на нем: постоянно на него намекает, скрывает его, хотя порой обнажая, а нередко и подчеркивая; он — само воплощение этого различия, он видит в нем свой высший долг, но и свой непобедимый соблазн, когда горделиво сближает два языка силой воссоединения, ему неотъемлемо присущей и напоминающей о Геракле, который сводит в одно морские берега» 3.

С другой стороны, это нельзя понимать таким образом, что-де переводчик волен творить с переводимым им текстом всё, что ему заблагорассудится. Оригинальный текст — не канва, по которой «вышивается» другой текст, пускай и похожий, но чужой. Переводчик не имеет права измышлять свой текст, поскольку в таком случае это уже будет не перевод, а палимпсест. Отсюда требование сохранять точность. Не нужно стараться «улучшить» первоисточник, уважая автора в его праве выражаться оптимальным для него образом. Допустимая мера «вольности» в переводе зависит не от соображений и домыслов переводчика касательно переводимого текста, а от богатейшего арсенала языковых средств «великого, могучего, свободного и правдивого». Научиться пользоваться ими — первоочередная задача переводчика. Перечитывание классической русской литературы может стать в этом хорошим подспорьем. Это третье.

Четвертое. Нужно, чтобы обязательно сохранялась правильность русской речи, а для этого необходимо найти в собственном языке пригодные выразительные средства. Не следует [156] увлекаться выдумыванием (кроме как в случае крайней необходимости) несуществующих слов и искусственных словесных оборотов. Иногда слово-термин может быть и обычным словом в обыденной речи, поэтому когда автор использует его в его прямом значении, нужно переводить такое слово соответственно контексту. В конечном счете текст перевода должен звучать так, чтобы его мог понять иностранец, изучающий русский язык. Однако, балансировать на тонкой грани двух языков дано не каждому. Переводчик, говорит Бланшо, «везде чужак, он живет ностальгией, переживая как изъян и пробел своего языка всё, что иноязычный оригинал (которого ему никогда полностью не достичь, ведь он же в нем — только гость, вечный приглашенный, а не коренной житель) незамедлительно и твердо ему обещает. Отсюда засвидетельствованный специалистами факт, что переводчику при переводе скорее не по себе в привычном родном наречии, чем тяжело с другим, по-прежнему чуждым» 4. Потому-то не всякий человек, знающий иностранный язык, может быть переводчиком.

Пятое. Нужно пытаться сохранить авторскую стилистику, собственный «голос» автора. В действительности это самое сложное в работе переводчика и самое важное. Вот как об этом пишет Аверинцев: «… голос важнее всего. Когда я в свое время переводил стихи Гессе для “Игры в бисер”, мне нужно было вглядываться в его фотографии, чтобы понять: как этот человек смеялся, какая у него была походка и осанка, как он держал голову, как двигались его руки — все должно было войти в стихи, чтобы это были действительно его стихи». И далее: «Важно, чтобы голос остался словом, а не превратился в акустику, в волновые колебания сами по себе — или, с другой стороны, чье-то произвольное впечатление о голосе» 5. За каждым текстом стоит живой конкретный человек со своими особыми убеждениями, взглядами на жизнь, религиозными представлениями, чувством юмора, привычками. И мысль его так или иначе обусловлена личным жизненным опытом, временем, когда он жил и писал, непосредственным окружением. Всё это нужно учитывать, чтобы уяснить для себя те очевидные и не всегда очевидные мотивы, которые двигали автором [157] при написании текста. Предубеждение переводчика, а равно и его восторженность, здесь могут сыграть плохую роль. Чтобы понять человека, нужно принять его таким, каков он есть, без осуждения и возвеличивания.

Некоторые обязательные мелочи:

1. Один из компонентов работы переводчика — ссылки автора и цитирование им других авторов. Чтобы понять рассуждения, развиваемые в дальнейшем автором, стоит ознакомиться (если есть такая возможность) с рассуждением автора, им цитируемого.

2. Следует сохранять общепринятое в русском языке написание иностранных личных имен и географических мест либо — в случае с еще неизвестным автором — действовать в соответствии с общими принципами транскрипции слов данного языка.

3. Перевод латинских или других иностранных выражений, которые, что называется, «у всех на устах». Такие общепринятые словосочетания, как a propos, post factum, tabula rasa, summa summarum, eo ipso, pro и contra, volens nolens, deus ex machina, modus vivendi, переводить необязательно. Если вы считаете, что и такие часто используемые формулы, как cum grano salis, sub specie aeternitatis, ultima ratio, raison d’etre, contradictio in adjecto, или Esse homo; Sapere aude; Amicus Plato, sed magis amica veritas; Primum vivere, deinde philosophari; Nihil est in intellectu, quod non fuerit in sensu; Est modus in rebus, не приведут в затруднение образованного читателя, то и их можно оставить без перевода. Но если в одном случае вы делаете сноску с русским вариантом того или иного расхожего выражения, то лучше сохранять тот же принцип и впоследствии, применительно ко всему тексту.

4. Комментарий переводчика — вынужденная мера. Прибегать к комментарию нужно только в особо трудных для перевода случаях, приведя основания (оговорив этимологические, смысловые или логические нюансы) для собственного варианта перевода.

И последнее, о чем хотелось бы сказать. Тот, кто решился взвалить на себе весь груз ответственности переводческой работы, может быть горд своей скромной миссией медиума и передатчика. Кроме того, пропуская через себя живой опыт мысли, он никогда не останется в накладе. В эссе, [158] посвященном памяти выдающегося поэта и переводчика Пауля Целана, Эмиль Чоран замечает: «… я убежден, что только тот, кто взял на себя труд перевода, действительно понял книгу. В большинстве случаев хороший переводчик более прозорлив, чем автор, который до того захвачен своим произведением, что не замечает или не опознает его “тайн”, то есть ошибок и границ» 6. Переводчик — идеальный читатель для автора, поскольку вчитывается не только в каждое слово, но и в каждую запятую. А подобного рода «чтение» — уже само по себе вещь уникальная, поскольку «при воцарившейся ныне оборотливости речей и писаний самое трудное — это безыскусное, все несущее на себе сказывание, и труднее всего — слышать его, когда оно еще где-то совершается» 7.