Дом и мир: проблема приватного и публичного

Очевидно, что дом, выполняя функцию защиты и обеспечение безопасности, возможен лишь как нечто обрамленное, имеющее границы. Дом имеет стены, разрешающие и охраняющие приватную жизнь, и не в последнюю очередь, благодаря им, установлена граница между двумя мирами: миром частной жизни и миром публичным. Достаточно пройти сквозь двери, чтобы оставить за собой один мир и столкнуться с другим.

Границы приватного пространства, как правило, сужены и локализованы в конкретном месте (доме). Оно гораздо более соотнесено с силами индивидуального человека, сомасштабнее ему (человек здесь выше большинства предметов обстановки и может достать большую часть других), пригнан к человеку, создан для служения ему, чем пространство внешнего окружения.

В идеале, мир приватного - это мир милой домашности, жизни, пропитанной культурой - духовным трудом предшествующих поколений, атмосферой любви, мир согласия, из которого изгнана жестокость.

На генеральном или ситуационном плане, описывающем поле человеческих действий, границы между двумя мирами обозначены лишь как линии или тонкие полоски, пронизываемые перемещениями, осуществляемыми без особого труда. Однако, и в физической реальности, и в восприятии, мир внешнего и внутреннего взаимоисключаются, коль скоро невозможно одновременно находится и в том и в другом.

Действительная трудность проистекает из парадоксального противоречия между, с одной стороны, взаимоисключительностью автономных и самодостаточных пространств дома, наделенных простотой и человечностью, и самодостаточного внешнего мира и, с другой стороны, необходимостью совмещения обоих миров в качестве элементов целостного человеческого окружения. Именно этот парадокс объясняет всю значимость суждения о том, что сооружение границы, обособляющей частную жизнь от внешнего мира, представляется значимым для устроения социального пространства современности.

И здесь особую значимость приобретает соблюдение Принципа приватности, допускающего частную жизнь и оговаривающего конечные пределы, непроницаемые для внешнего окружения.

По контрасту с безбрежным внешним миром, пространство дома замыкается на себе самом. Замкнутость же плоскости или объема обозначает собой препятствие движению в пространстве.

Границы дома, по сути своей, — есть выражение относительности социальной реальности и противостоят различным формам абсолютизации, в том числе, идее всеобщности, тотальности.

Как правило, пространство публичного рассматривают как антитезу дому с его правом на частную жизнью. В действительности, человек, будучи существом социальным, идентифицирует себя как с частной жизнью, так и с публичной. Проблема возникает только в том случае, если появляются тенденции к преобладанию одной стороны в ущерб другой. Стремление перевести человека на казарменное положение, превратить его дом в место для ночлега, выставляя жизнь индивида на всеобщее обозрение, когда большая часть жизни проводится у станка, на собраниях, в бараках строек века, — все это превращает одухотворенный мир в безразличную взаимозаменяемость. Круг нашего вращения, среда обитания (обитель), искажается, становится местом общего пользования. Присутственные места, публичный дом в виде общежития строгого режима, с соблюдением общего порядка, — все это места, где царит разъединенность, эгоизм, обрыв коммуникаций.

С некоторых пор, дом и общая кухня становятся принципиально не соединимыми понятиями. Неухоженность и запущенность коммунальных квартир - признаки, не соотносимые с идеей дома.

Следует напомнить и об изменениях, вносимых средствами видеокоммуникации в повседневную жизнь, как один из компонентов общей, глубинной социальной тенденции современности: дом каждого отдельного человека, уже не узкий мирок приватного бытия.

Будучи в силах соприкоснуться здесь и теперь, находясь, например, вечером дома (слушая радио, или у экранов телевизоров), чуть ли не с любой реальностью, наш современник с помощью многоканальных средств видеокоммуникации, кроме того, оказался наделен способностью совмещать реальности как близкие, так и отстоящие в пространстве и времени. Пребывая в нескольких «прямых эфирах», человек тем самым как бы преступает собственные естественные рамки, выходит из них, становится в некотором смысле безграничным.

Однако, парадоксальность возможностей, открываемых нынешним историческим моментом, состоит в том, что параллельно с расширением горизонта восприятия субъекта, неограниченным увеличением форм его социального участия, сам он тоже не может скрыться от всепроникающего информационного луча. С помощью последнего, границы нарушаются и в обратном направлении. На разного рода дисплеи выводятся показания жизнедеятельности человеческого организма. Равно как и передвижение в пространстве, контакты с другими людьми. В результате мир приватного в принципе лишается своей защищенности, превращаясь в предмет всеобщего обозрения, он распахнут для окружающих.

Однако, издержки свойственны не только публичности. Очевидно, что, центрируясь исключительно на самом себе, узкой мирок неминуемо деградирует. В связи с этим М. Хайдеггер отмечал: «Приватное существование» со своей стороны, еще не обязательно есть подлинное, то есть, свободное человеческое бытие. Оно коснеет, замыкаясь в бесплодном отрицании публичности. Оно остается зависимым от нее филиалом и питается пустым уклонением от всего публичного. Так оно свидетельствует против собственной воли, о своем рабстве у публичности» 1. Обуянное эгоизмом, место перестает быть пространством - оно распадается на отдельные частицы, и становится хаосом.

Способное оградить социальных субъектов от насилия в рамках общества, приватное существование в некотором смысле увеличивает с другой стороны вероятность их одиночества. Каждое социальное образование как бы оказывается один на один со своей участью, которая независимо от того, удачна она или невыносима, воспринимается всего лишь как один из равновероятных шансов.

Аналогичным образом проблема противопоставления приватного и публичного исследуется у Ханны Арендт. Быт и приватное существование осмысляется как повседневное, как обыденность. Повседневность в свою очередь связана с "очевидностью", "банальностью" и даже — "пошлостью". Здесь необходимо вспомнить о мещанстве, бюргерстве, третьем сословии, филистерстве, буржуазности. Мещанство персонифицирует быт и повседневность. Повседневность — это не столько состояние, сколько процесс. Происходит оповседневнивание и расповседневнивание 2.

Чутьем Арендт к тому, что жизнь, проводимая в семье, доме, хозяйстве (у Арендт все эти места наделены предикатом узости, в смысле обделенности) лишена сущностных человеческих возможностей, на наш взгляд, мы обязаны не только скрупулезному анализу исторической действительности, проводимой Арендт, но и тому обстоятельству, что перед нами не совсем обычная женщина. Перед нами ученый, философ, завоевавшая мир мужчин, ставшая с ними на равных, следовательно, и Дом, здесь осмысляется как сфера не дающая выхода для самореализации. Однако, для большинства женщин, не спешащих записаться в интеллектуалки, традиционно, Дом осмысляется именно как пространство женской назначенности, а значит, как истинное пространство, не обретя которого, женщина лишается своих сущностных возможностей.

Собственно, если делить мужские и женские занятия по зависимости от плуга или кухни, то проблема выбора большей истинности приватного или публичного существует в современном дискурсе скорее как женская проблема. Ханна Арендт решает ее как выбор между затворничеством и эмансипацией. Не в последнюю очередь в связи с теорией гендерных отношений феминистского движения конца 1980-х годов, домашнее бытие, оказывается менее значимым, менее престижным и даже депривированным в современном западном обществе. Соотношение частной и публичной сфер определяет конструирование отношений власти между полами. При этом дом - представляет собой квинтэссенцию женского опыта и одновременно источник ее подавления, место, куда она была вытеснена модернизационным проектом.

Однако существуют до сих пор женщины, которых интуиции фрау Арендт не убедят в том, что стены дома лишают их и обделяют. Со стороны таких просто женщин, воспринимать дом как клетку способно больное сознание. В этой связи интересны исследования, предпринятые в рамках психоанализа.

Деление на мужскую и женскую сферу влияния, соответственно на публичное и приватное имеет весьма долгую историю. Так «Домострой» Ксенофонта: «Обычай указывает также, что для мужчины и женщины приличны те занятия, к которым бог даровал каждому из них больше способности: женщине приличнее сидеть дома, чем находится вне его. А мужчине более стыдно сидеть дома, чем заботиться о внешних делах» 3. При этом было бы не верно понимать дом как место для реализации женского начала. Нам представляется, что в сущность дома вложено действительно больше женственно-материнского, чем мужского, больше оседлого, чем номадного. Уместно вспомнить, что первые оседлые общности сложились в эпоху матриархата. Иными словами, бытие Дома амбивалентно, установленное и сохраненное оседлостью, оно питается и развивается духом номадной неприкаянности - чтобы преумножить наследство Дома, внести что-то в Дом, нужно выйти за его пределы. При этом корректнее было бы указывать на совместность и единство мужского и женского в пространстве-времени Дома. Дом нуждается не только в поддержании и сохранении, актуализированных в Заботе женского начала, но и в обустройстве и перспективах развития того жизненного мира, которым наполняется Дом - нуждается в мужском Труде. Таким образом, домашнее бытие конституируется Трудом и Заботой. В едином собирающем акте Доможития примиряется активность во внутреннем и внешнем пространстве-времени.

Возвращаясь к идеям Ханны Арендт, следует все же отметить, что несмотря на осмысление сферы приватного как пространства лишенности 4, Арендт в своей философской системе никоим образом не жертвует приватным ради публичного, понимая, что эти две области в своем существовании зависят друг от друга.

Более того, и у приватного есть черты, за которые стоит ценить эту жизнь. Благостность приватной сферы (дома) кроется в его потаенности.

Дом с его четырьмя стенами оказывается единственным местом, куда мы можем уйти от мира не только от того, что в нем постоянно происходит, но и от его публичности, от увиденности и услышанности. В том, что приватная жизнь лишена действительности не в последнюю очередь, оттого, что тебя не видят и не слышат, — «Привативный характер приватного лежит в отсутствии других» 5, — имеет и обратную сторону, у которой положительный знак. Постоянно насквозь просматриваемым пространством публичной жизни, теряющей способность восходить «из темной подпочвы к яркости мира», Ханна Арендт объясняет своеобразную поверхностность, какую неотвратимо несет собой проводимая лишь в публичности жизнь. Однако, существуют вещи, которые должны оставаться сокрытыми от взгляда других, и здесь единственным способом обеспечить «утаенность от света публичности» 6 — это приватная собственность - дом, место куда никто не имеет доступа, и где человек одновременно укрыт и сокрыт.

Таким образом, разница между приватным и публичным сводится: к разнице между вещами, которые должны быть сокрыты, для которых нужна потаенность (интимность); и вещами, которые предназначены для публичности. Последние не только способны выдержать всепроникающие взгляды, неминуемо сопровождающие свет публичности, но и отчасти ориентированны на то, чтобы в этот свет попасть.

Все телесные функции, все то к чему принуждает жизненный процесс, для человеческого существования (если принимать за человеческое, жизнь, нуждающуюся в укрытии) естественно осуществлять интимно и скрыто. В этом наше ощущение приватного ничем не отличается от того, как его осознавало человечество на протяжении всего своего существования. Были и исключения (киники, например), но о них мы храним память в качестве назидания. А вот стеклянные каркасы Mc Donaldсов - это уже современные реалии. Прием пищи становится публичным занятием, если абсолютизировать эту ситуацию, можно дойти и до всего остального.

Нет смысла отрицать, что в чрезмерной акцентировке приватности существования, в социуме присутствует опасность интерпретации любого рода общественных проблем как сугубо личных по своей природе, равно как и перенос ответственности за их решение исключительно на того, чьим жребием они стали, кто непосредственно на себе их испытывает.

Однако, жизнь в соответствии с Принципами Дома (с его границеналожениями), предполагает определенную степень аскетичности, через ограничения собственных вожделений. Личность (будь то хозяин дома, его домочадцы) в этом случае учится отказываться от экспансивных претензий и одновременно обретает подспорье, помогающее преодолеть состояние утраты значимого.

При этом Друговость (инаковость), изменчивость впускаются в жизнь домочадцев, включается в их картину мира. Одновременно, признается объективность существования другого, непозволительность его оккупации (присвоения к своему дому), насаждения инородной ему логики, чуждых принципов существования, полагается право за Другим иметь свой дом, утверждается Принцип открытости и гостеприимства.