Духовность и интелектуальный потенциал

Вступление. Эту статью я пишу в юбилейный сборник, издаваемый в честь Моисея Самойловича Кагана. А поскольку считаю его своим добрым другом, мне хочется текст сделать эпизодом личного общения, а не безличным, соответствующим академическому стандарту научной статьи. Я уважаю этот стандарт, но отступление от него в данном случае, мне кажется, не влияя на содержание, отражает еще и мое отношение к юбиляру.

Введение. Почему я взялся за эту тему или как я на нее вышел. Думаю, описываемая логическая цепочка небезынтересна для читателя. Так сказать, «творческая лаборатория» человека, который задумывается над тем, что же происходит и как быть дальше.

С начала 90-х гг. мы оказались в стране, где граждане обретают новые степени свободы, исчезает тотальный дефицит, но растут преступность, инфляция, бедность, нищета и одновременно падает производство, причем и то и другое в невиданных для мирного времени масштабах, а богатые и сверхбогатые также в огромных масштабах отправляют свои незаработанные миллионы и миллиарды в зарубежные банки. Но люди держатся, поскольку власть им обещала, что вот-вот, еще немного и цены стабилизируются, заработает рыночная экономика, получившая, наконец, настоящего хозяина, пойдут инвестиции и начнется предусмотренный курсом реформ долгожданный экономический рост. Однако экономика эффективно работать почему-то никак не желала и постепенно становилось очевидным для всех, кроме, пожалуй, неисправимых оптимистов, что реформы провалились, страна неуклонно погружается в трясину кризиса, который был даже наречен «системным». Все надежды, что кривая все-таки вывезет, рассеял август 1998.

Оправившись от шока, люди задумались над тем, что делать с «курсом реформ». Пока ясно одно: вперед не получается, а обратно не годится. Как быть? А, собственно говоря, ведь курса-то и не было. Были ключевые слова: либерализация, приватизация, демократизация, затем — стабилизация и т.д. Программы под эти слова не созданы, а все пущено на волю волн и чиновный произвол, исходя, видимо, из того, что «невидимая рука рынка» сама все урегулирует и «обустроит Россию». Невмешательство государства в экономический процесс стало для либералов чуть ли не священной коровой. Но российская «невидимая рука» породила лишь теневую экономику, рэкет, массовое уклонение от уплаты налогов и коррупцию. Значит без регулирующей роли государства не обойтись. Это единственный институт, способный исправить положение и направить развитие в нужном направлении. Для этого государству вовсе не обязательно быть тоталитарным. Оно может быть и демократическим, но обязательно иметь обоснованную стратегию и «политическую волю». Вполне вероятно, что устойчивая популярность нового президента как раз и связана с надеждой на его способность преодолеть кризис.

Возможная стратегия должна быть продумана и разработана. Об этом, конечно, у нас стали задумываться намного раньше последних президентских выборов. Дело в том, что Россия к счастью не одинока на нашей прекрасной планете, она существует и занимает определенное место в системе государств. Такая огромная страна как Россия не может долгое время оставаться в униженном положении бедной, слабой, зависимой в финансово-экономическом отношении от развитых государств, ибо она просто развалится или ее сомнут. Правда, многим ныне безразлична судьба государства. Люди думают о другом. Да и патриотизм у многих «современно мыслящих» не в чести. А один их видный представитель со ссылкой на авторитетное мнение Льва Николаевича Толстого объявил его «последним прибежищем негодяев», решив почему-то, что права человека и патриотизм «две вещи несовместные». Чему возрадовались русские националисты: им без боя отдали идею патриотизма, они являются единственными ее носителями! Хотя меня, например с детства учили, что национализм и патриотизм совсем не одно и то же. Подозреваю, что не я один так думаю. Вопрос о будущем России, о судьбе Отечества волнует людей разных идейных устремлений и ориентаций. Одни размышляют над ним по зову сердца, другие занимаются им по профессиональной обязанности. Естественно, что у нас стали появляться различные сценарии модернизации, «экономического рывка», средне- и долгосрочные программы с более или менее оптимистическим настроем и мрачные пророчества, что в общем у России нет будущего, из провала ей не выбраться и ей надо смириться с новой ролью отнюдь не великой державы.

Катиться вниз всегда легче, чем подниматься вверх. И стратегия нужна, чтобы двигаться по восходящей. Вопрос состоит в том, каков оптимальный путь и на что следует опираться: какие ресурсы нужны, где их источники.

Вот я, наконец, и подошел к ответу на поставленный вопрос. Последние четверть века я много занимался проблемами социологии науки и уже как профессионал изучал процесс трудного выживания российской науки в 90-е гг. И я убедился, что судьба российской науки и судьба самой России тесно связаны, просто слиты. Одну из своих статей я так и закончил: «В России будет такая наука, какой будет сама Россия». Что я имел в виду?

России досталось более 70% советской науки. У нее, конечно, были свои слабости, но это была мощная наука, работавшая по многим направлениям на мировом уровне. Реформы привели к серьезным потерям в области фундаментальной науки, но особенно пострадала, т.к. оказалась практически невостребованной, прикладная наука, т.е. научно-техническая сфера. И это в современную эпоху «техногенной цивилизации», эпоху становления постиндустриального (информационного) общества, опирающегося на «экономику знания». Создание высокотехнологичной экономики является цивилизационным императивом, вызовом, на который Россия сможет ответить, если сохранит и использует науку. А если она ее потеряет, то окажется на цивилизационной обочине.

Занявшись этой проблемой, я убедился, что в условиях рыночной экономики следует четко различать фундаментальную науку и научно-техническую сферу. Первая не связана с рынком, финансируется государством и ее организация не нуждается в принципиальных изменениях в ходе реформ. Иное дело научно-техническая сфера. Ее продуктом являются новые технологии или продукты, которые поступают на рынок в виде инноваций. Эта сфера напрямую зависит от спроса на ее продукцию и она в развитых странах финансируется не только государством, но и частным капиталом. Таким образом, если распространение рыночных отношений на фундаментальную науку для нее смерти подобно, то включение в эти отношения научно-технической сферы является условием ее существования и повышения ее эффективности. Это включение происходит в рамках инновационной системы объединяющей науку, технологический рынок и производство, устанавливающей между ними прямые и обратные связи. Поэтому инновационная система кроме технологической основы имеет социально-экономическую инфраструктуру, обеспечивающую ее функционирование.

В России необходимо заново создавать инновационную систему, основанную на принципах рыночной экономики. Такого рода системы доказали свою эффективность в экономически развитых странах и свое преимущество перед инновационной системой командно-административного типа. Создание инновационной системы — не частная проблема, а задача и технологическая, и социально-экономическая, и социокультурная. Система будет функционировать, если у общества, производства имеется постоянный спрос на технологические инновации. Такой спрос возникает, когда оно движется по инновационному пути. А именно этот путь является оптимальным для современной России. Поэтому создание национальной инновационной системы можно с полным основанием считать ключевой проблемой современного развития России.

Инновационное развитие требует больших капиталовложений. Но я не считаю себя компетентным в этом вопросе. Дело экономистов найти финансовые ресурсы для обеспечения инновационного процесса. Имеются экономические разработки, доказывающие, что задача поддается решению.

Самое важное другое, а именно то что Россия способна двигаться по инновационному пути благодаря тому, что у нее имеется развитый интеллектуальный потенциал. Россия по многим показателям опустилась до уровня стран третьего мира. Но от них она отличается уровнем своего интеллектуального потенциала. Для развития инновационной деятельности, создания в стране современного технологического базиса, обеспечения устойчивого экономического роста кроме науки и ученых нужны конструкторы, инженеры, техники, экономисты, педагоги, менеджеры, квалифицированные рабочие и другие специалисты. В стране должен быть определенный уровень культуры и образования всего населения, делающий его способным существовать в обществе, насыщенном современной техникой. А все это — составляющие интеллектуального потенциала общества.

Интеллектуальный потенциал — интегративное понятие, объединяющее науку, образование, технологию, все виды интеллектуальной деятельности и ее субъектов. Интеллектуальный потенциал России — ее национальное достояние, открывающее перед ней возможности инновационной динамики и поддержания должного уровня цивилизационного развития.

Вся эта проблематика в общем далека от философии. Но я все-таки осмелился ее поднять, так как через нее «вышел» на понятие интеллектуального потенциала, с помощью которого мы поднялись на уровень иных, в том числе культуро- и социально-философских проблем.

Речь идет об анализе интеллектуального потенциала, характеристике интеллектуальной деятельности, ее месте в культуре и ее отношении к деятельности духовной. Написав последнее предложение, я вздохнул с облегчением: вот, наконец-то, я нахожусь в знакомом хорошо обработанном проблемное поле, где неустанно трудится Моисей Самойлович, обильно засевая его идеями философии культуры, образами художественной культуры, аналитикой культуры Санкт-Петербурга и многими другими творческими начинаниями.

Интеллектуальный потенциал и его носители. В социальной области термин «потенциал» используется для обозначения имеющихся возможностей к осуществлению определенного вида и качества деятельности. Эти возможности создаются обществом в ходе его исторического развития. Человеческая деятельность есть процесс реализации потенциала. Если потенциал отсутствует, деятельность становится невозможной. Когда человека считают специалистом, профессионалом, это означает, что он имеет необходимые знания и навыки, т.е. определенный профессиональный потенциал, дающий ему возможность качественно выполнять свою работу, и от него ожидают именно такой работы. Следовательно, понятие потенциала характеризует возможности и способности человека как субъекта деятельности, а не то или иное явление общественной жизни.

Что же представляет собой интеллектуальный потенциал? В нашей философской литературе справедливо отмечали и подчеркивали предметный характер человеческой деятельности. Но ведь у нее имеется и другая, интеллектуальная сторона — способность к рациональной постановке целей и поиску средств их реализации, без чего предметная деятельность также невозможна. Интеллектуальная сторона предметной деятельности, если ее перевести в социальный план, и предстает как интеллектуальный потенциал данного субъекта.

Вопрос о составляющих (структуре) интеллектуального потенциала не имеет и не должен иметь однозначного ответа, поскольку он зависит от того, чей это потенциал — индивида, группы, нации или страны в целом.

Существо понятия интеллектуального потенциала, как мне представляется, состоит в соединении, синтезе интеллектуальных компонентов человеческой деятельности, придающих ей творческий инновационный характер, позволяющих выходить за рамки автоматизированных действий, наработанных алгоритмов деятельности. Интеллектуальный потенциал общества — это его инновационные возможности, использование которых позволяет решать возникающие проблемы, вносить в исторический процесс нечто новое и тем самым создавать предпосылки для движения истории вперед.

Источником инноваций является творческая деятельность людей во всех сферах общественной жизни. При характеристике производственного потенциала выделяется значимость образовательной, научной (новое знание) и технической деятельности (изобретения, конструирование), обеспечивающей технологический прогресс.

Производство в широком смысле слова включает в себя также физическое и социальное воспроизводство самого человека: семью, школу, всю систему обучения и воспитания, образования подрастающего поколения. Нельзя забывать и о системе здравоохранения, о сохранении здоровья и жизни людей. Удельный вес интеллектуального труда в этих сферах также весьма высок. В «производстве человека» занято большое количество людей. Учителя и врачи являются, массовыми профессиями. В России 90-х годов большинство из них (как и ученых) стало «новыми бедными» — самыми низкооплачиваемыми «бюджетниками». Это лишь одно из многих свидетельств близорукой политики недооценки значимости интеллектуального труда, которая уже привела к ослаблению интеллектуального потенциала страны. В общественном сознании и особенно среди молодежи понижается престиж научной деятельности.Это весьма опасная тенденция. В постиндустриальном мире ведущую роль играют страны с высоким интеллектуальным потенциалом. Последний востребован именно как некая интегративная целостность составляющих его компонентов.

Люди интеллектуального труда принадлежат к различным социальным и профессиональным группам. Общим объединяющим их началом является интеллектуальная составляющая их профессиональной деятельности. Но сам этот слой неоднороден. В нем выделяется интеллектуальная элита. Ее представители, как правило, не только носители профессиональных знаний, но люди способные творчески их развивать, вносить в них нечто новое. Их на Западе называют интеллектуалами. В теориях постиндустриализма интеллектуалам, профессионалам отводится важная роль в «обществе знаний». Иногда их изображают в неприглядном свете, как носителей технократических и тоталитарных тенденций, стремящихся к созданию системы управления по модели платоновского государства. Такой вариант в принципе не исключен, но само стремление к тоталитаризму зависит не от характера их профессиональной деятельности, а от ценностных ориентаций, и порождается социальными условиями.

У нас термин «интеллектуал» пока не привился, а люди умственного труда относятся к различным отрядам интеллигенции. Такое терминологическое различие не случайно. Оно сложилось исторически. Думаю, что пришло время сломать эту традицию, вернуть понятию интеллигенции ее истинное значение и признать наличие интеллектуалов и в нашем обществе. У них разная социальная роль. Интеллектуал всегда представитель определенной профессиональной группы, в совершенстве знающий свое дело и творчески к нему относящийся. Принадлежность же к интеллигенции не является функцией ее профессиональной деятельности.

К вопросу о различии интеллектуального и духовного потенциала. В конце 70-х был у меня такой случай. Я готовил выступление на международном симпозиуме на тему «Наука как вид духовного производства». Для меня это была обычная стандартная тема, не представлявшая никаких трудностей. Трудности возникли при переводе текста на английский язык, поскольку буквально духовное производство переводится как spiritual production. Но не идентично восприятие этого словосочетания на разных языках. У нас оно шло от марксова разделения производства на материальное и духовное, причем последнее можно было трактовать и просто как производство нематериального продукта, сознания и в более узком смысле как производство идеологии 1. В нашей литературе, особенно после публикации в «Вопросах философии» отрывка из рукописи Б. Шенкмана о духовном производстве (1966) это понятие получило очень широкое распространение. Творчество в науке, искусстве, философии и т.д. рассматривалось как духовное производство. И в нашем восприятии интимная связь понятия духовности с религиозным сознанием (оно отчетливо звучит, например, в словах «духовная музыка») совершенно исчезала. А в английском она сохранилась. Поэтому здесь отнесение науки к spiritual production просто бессмыслица. Приемлемым переводом является intellectual production — интеллектуальное производство — получение нового знания. Действительно, науку лучше определять как вид не духовного, а интеллектуального производства.

Эта тема по многим причинам приобрела ныне новое звучание. Возникла потребность заново определиться с понятиями духовности, духовной деятельности, духовной культуры.

Многие свой оптимизм в отношении будущего России связывают не с инновационным путем развития, а с культурой России, ее особой духовностью, отличной от рационализма Запада. Считают, что опираясь на нее, она найдет свой путь к прогрессу и благосостоянию, и ключевое значение имеет ее духовный потенциал. Конечно, было бы глупо игнорировать роль культуры, ее особенностей, роль нравственного начала, без которого ничего не получится, но когда, отдавая приоритет духовности, принижают науку, исповедуют и прямо или косвенно проповедуют антисциентизм, хочется спросить у этих господ, будут ли они с лопатами и граблями, с серпом и молотом выходить из кризиса?! Или, следуя завету великого комбинатора, уповать на то, что Запад нам поможет?

Жизнь, как видно, вполне конкретно ставит ныне вопрос о соотношении интеллектуальной и духовной составляющих культуры. В целом анализ особенностей духовного потенциала России — слишком сложная и обширная тема, и нет возможности ее здесь рассматривать. Но если касаться лишь принципиальной стороны дела, то она, на мой взгляд, состоит в следующем. Исторический опыт свидетельствует, что научно-технический прогресс способен успешно протекать не только в рамках западной европейской культуры и не обязательно приводит к ее экспансии на инокультурные среды. Япония достигла огромных успехов в технологической области и в то же время сохранила свою самобытную культуру. Более того, она использовала ее особенности, определяющие психический склад нации, для создания и развития своей мощной современной экономической системы. Впечатляющие достижения Китая в экономике, в научно-технической сфере и его древняя традиционная конфуцианская культура, оказывается, бесконфликтно сопрягаются друг с другом. Некоторые китайские авторы даже находят, что конфуцианство вообще соответствует реалиям постиндустриального мира. И этому не надо удивляться. Ведь возраст христианства тоже за рубежом двух тысячелетий. И разве духовная культура России не сможет стать достойной базой ее постмодернизации, имея в виду ее экономический и технологический прогресс. Зачем противопоставлять их друг другу. Духовная культура способна облагородить этот прогресс, минимизировать связанные с ним опасности для природы и человека, создать необходимый для него социально-психологический климат. Конечно, между ними возникают противоречия. Но нет оснований полагать, что во всех случаях они фатально должны противостоять друг другу. Надо понимать, что наука, инновационная деятельность требуют для своего развития не только серьезных инвестиций, но и благоприятной социальной и духовной атмосферы. Иначе говоря, духовность и активная реализация интеллектуального потенциала вовсе не являются антагонистами.

В этой связи не могу не высказать своего мнения по поводу опубликованных в «Независимой газете» материалов Круглого стола «Перспективы научной рациональности в XXI веке» 2. Лейтмотивом большинства на нем выступавших была мысль, что до сих пор наука воспринималась как «верховный правитель» способный ответить на все вопросы и решить все проблемы, а ученые считались вершителями судеб человечества. Сейчас авторитет науки пошатнулся, диктату науки и научной рациональности приходит конец. Наука должна занять ей подобающее скромное место в ряду других явлений познания и культуры, поскольку является лишь одним из многих способов познания. Более того, оценка рисуемой естествознанием картины мира может быть только негативной, ибо она «деструктивна по отношению к культуре». Естествознание ориентируется на инженерию, обслуживает «технократический дискурс», который становится для человечества все более угрожающим. Гуманитарные науки тоже все подверстывают под научность, которая не имеет перспектив, и потому XXI век не будет веком науки вообще! Такова позиция.

Я не называю имен участников просто потому, что рассматриваю данное обсуждение как выражение определенного умонастроения части интеллигенции. В нем замешано очень многое: и нависшие над человечеством реальные угрозы, в том числе экологические, возникшие в результате индустриального развития; и идеи антисциентизма, технофобии, мода на постмодернизм; и интеллигентский снобизм; и негативная реакция на официальный марксизм; и сознательное дистанцирование от реальных социально-экономических проблем современной России. Я считаю даваемую участниками Круглого стола интерпретацию науки, их понимание отношения науки и общества абсолютно несостоятельными.

Нельзя оспаривать права любого на собственную точку зрения, но мне хотелось бы обратить внимание на то, в каком социальном контексте была озвучена эта позиция. Россия в глубоком кризисе. Наука в униженном невостребованном обществом положении, но в то же время именно с ней, с ее развитием и технологическим применением связывается надежда на быстрый экономический рост, а значит и выход из кризиса. Круглый стол перечеркивает эти надежды. XXI век не будет веком науки. Ориентация на «технологический дискурс» ведет в пропасть. Значит России надо искать другие пути в будущее и другие средства выхода из кризисного состояния. Я с этим согласиться также не могу и считаю приведенную выше позицию не только неправильной, но и, учитывая положение страны, — вредной.

И, наконец, настораживает проповедь антиинтеллектуализма, отчетливо прозвучавшая на этом обсуждении. Научный рационализм вроде бы устарел уже и принадлежит прошлому. Говорить в этом духе сейчас тоже модно. Но я бы назвал эту моду своеобразным псевдонаучным популизмом, рассчитанным на дешевый эффект. Если принять эту точку зрения, то теряет смысл задача развития интеллектуального потенциала.

Духовность религиозная и светская. Я хочу коснуться — именно коснуться, не более — этой темы, ибо она меня волнует и здесь удобно поделиться своими размышлениями, хотя и светская и религиозная духовность в современном мире не отвергают ни науки, ни технологии и могут позитивно воспринимать проблемы, связанные с развитием и использованием интеллектуального потенциала. Поэтому можно считать, что данная тема как бы выходит за рамки объявленной проблемы. И все-таки связь есть.

Оппозиция интеллектуального и духовного начал культуры имеют многообразные формы выражения. Теоретический и практический разум, истина и ценность, знание и вера, наука и идеология и т.д. Но самой широкой характеристикой духовности можно считать ее признание ценностной формой сознания, отражающей смысложизненные экзистенциальные проблемы человека. Духовность не исключает знаний, рациональности, интеллекта. Истина тоже есть ценность. Прогресс познания оказывает огромное влияние на духовную сферу, ибо решение многих смысложизненных проблем зависит от того уровня и объема знаний, которым обладает данная эпоха. Но в духовной сфере знания как бы не самоценны, а играют служебную роль. Кроме того эта сфера включает в себя массу других проявлений человеческой психики.

В фокусе духовной сферы человек как субъект, как носитель культуры, как родовое существо и как индивидуальность, личность с ее системой ценностей. Духовность человека, бесспорно, следствие его социальности. Она немыслима вне связи с другим, вне субъект-субъектного отношения, вне общения. Духовность нравственно окрашена и все ее проблемы подлежат нравственной оценке. Мир, его свойства в этой сфере интересуют человека не сами по себе, а в их отношении к субъекту.

Духовная сфера не остается неизменной, как и все в этом мире. Но ее динамика имеет мало общего с прогрессом познания, где, правда, имеются мировые загадки типа происхождения жизни или возникновения человека, но развитие идет за счет постановки и решения все новых проблем. В области духа, напротив, преобладают вечные проблемы, меняются лишь их интерпретации, и новое далеко не всегда устраняет прежнее.

Один любопытный пример. У Цицерона есть работа «О природе богов», часть которой сохранилась. Он начинает ее с утверждения, что признание существования богов правдоподобнее их отрицания. Философы в споре о богах высказывают самые различные мнения об их наружности, местопребывании, образе жизни. Однако это все частности. «Главное же в этом вопросе: живут ли боги в полном бездействии, ни во что не вмешиваясь, совсем не заботясь о мире и об управлении им, или, напротив, они с самого начала все сотворили, и установили, и всем в мире до бесконечного времени управляют, и все приводят в движение» 3. Не вмешивались в дела мирские боги Эпикура. У Ньютона Бог выступил в роли часовщика, заведя мировые часы, дав природе законы, которые и стали определять ход событий. И вот та же самая тема с неожиданной стороны всплыла в наше время. Немецкий профессор Петер Хегеле опубликовал в «Поиске» (газета научного сообщества) статью, посвященную т.н. антропному принципу, согласно которому Вселенная устроена так, что в ней стало возможно возникновение разумной жизни. Ученые выяснили, что совсем незначительное изменение мировых констант или «тонких согласованностей», обусловивших, например, появление атомов углеводорода, сделало бы возникновение жизни во Вселенной невозможным. П. Хегеле, подробно изложив существо вопроса, завершает статью утверждением, что «возможно и теистическое толкование» этого принципа. Конечно научно доказать существование Бога невозможно, но «можно рассматривать тонкие согласованности как весьма примечательное указание на существование Бога». Дальше этот тезис конкретизируется. Отвергается представление о «Боге-часовщике», оно «никогда не было верным». Бог создал мир для проживания людей. Он не только создал мир, но и поддерживает постоянство его законов. «Бог был активен не только «в начале»… Он является не только Творцом, но и Вседержителем мира» 4. Таким образом, от имени науки обосновывается справедливость сказанного в Библии.

Таким образом, П. Хегеле дает свой ответ на вопрос, поставленный Цицероном. Проблема одна и та же. Только Цицерон обсуждает ее, исходя из круга идей стоиков и эпикурейцев, а Хегеле опираясь на антропный принцип, вновь ставящий человека в центр мироздания. Очевидно, П. Хегеле — человек религиозный, и для него отрицание божественного вмешательства в земные дела тождественно безбожию.

Духовность неразрывно связана с религией. Так считают все верующие. Лишь в обращении к Богу, через отношение с Ним могут решаться духовные, нравственные проблемы, поддерживаться добро. Если Бога нет, все дозволено, духовность исчезает. С другой стороны, религия никогда не предотвращала преступлений, убийств, насилия, войн. Оправдание существования в мире зла — основа теодицеи.

В советские времена с большими трудностями, крайностями, перегибами формировалась безрелигиозная культура, по смыслу ориентированная на человека, ценности гуманизма, утверждение человеческих отношений добра и справедливости. Все это означало, что рождалась не связанная с религиозными чувствами и переживаниями светская духовность, что нравственность возможна и без веры в Бога. Тем, кто был воспитан в этой культурной среде, необязательность связи духовности с религией казалась вполне естественной, само собой разумеющейся. Ведь они считали себя людьми нравственными, отстаивающими справедливое дело, имеющими совесть, верящими в добро и высокие гуманистические идеалы. Правда, господствующая идеология требовала все рассматривать с классовых позиций. Но классовый подход в последнее время звучал все более приглушенно, а записанный в Программе КПСС нравственный кодекс строителя коммунизма мало чем отличался от десяти заповедей.

Здесь мне бы хотелось упомянуть одну статью Моисея Самойловича середины 80-х гг., как раз посвященную анализу духовности. Она отражает тогдашнее умонастроение, но следы времени на ней неглубокие, сути дела не затрагивают, а сама она очень даже актуальна, и на нее вполне можно опираться: многие сегодняшние проблемы там теоретически решены.

В статье проводится точка зрения, что сознание и духовное не синонимы, что духовность — продукт не только интеллектуальной, но и других видов психической деятельности, включает в себя рефлексию, самосознание, ценностное отношение к реальности. Он анализирует понятия «дух», «духовность» в системе нравственных, философских, психологических понятий вне всякого отношения к религии. Дух проявляет себя как «сила истинной социальности», принципиально отличающая человека от животного, как психическая деятельность человека «в ее целостности, в реальной полноте охватываемых ею способностей, сторон, уровней, механизмов» 5. Для него духовность — атрибут человека как субъекта, а бездуховность — признак утраты личностью ее субъектных качеств, ее вырождение. По большому счету это именно так.

Сейчас в России совершенно другая обстановка. Духовность все более настойчиво и однозначно сопрягают с религией. И не только деятели церкви или верующие гуманитарии. Недавно мне попалось на глаза высказывание академика Раушенбаха, — человека высоко уважаемого — что нравственность (а, следовательно, и духовность) возможна лишь на почве религии 6. Что его на это подвинуло? Или его гуманитарные занятия? Или размышления над антропным принципом? Или, воочию наблюдая нравственное одичание, он воспроизводит мысль Вольтера, что если Бога нет, его надо выдумать?

Все это заставляет вновь поднимать далеко не новый вопрос о светской духовности. Нелепо в наше время всех неверующих записывать в категорию безнравственных и бездуховных. Это противоречит принципам свободомыслия. Разве я не могу размышлять о нравственности, о проблемах личностного бытия вне рамок религиозного сознания. И разве нет нравственных чувств, духовной жизни в безрелигиозной среде? Наивно полагать, что зло творится в обществе потому, что люди «забыли Бога». Варварски способны поступать и верующие. У людей разные ценностные ориентации. Светская духовность имеет такое же право на существование как и религиозная и сторонникам того и другого типа духовности следует проявлять терпимость к иной позиции. Вместе с тем, следует учитывать, что религия за тысячелетия своего существования накопила огромный и подчас ценный опыт духовной деятельности. Но эта тема требует специального рассмотрения.

Заключение. Что нас ожидает, или как быть дальше. Богатство России — ее прекрасная культура, ее духовный потенциал и пока еще достаточно развитый интеллектуальный потенциал, ее огромные природные ресурсы. Если она, т.е. ее народ сумеет использовать эти богатства и обратить их в силы и средства развития Отечества, она поднимется, преодолеет кризис и выйдет на широкую дорогу современного цивилизационного развития. Страна стоит перед выбором. Задача в том, чтобы не ошибиться в этом выборе, ибо от него зависит, как она будет жить дальше. В прошлом России удавалось выходить из тяжелейших ситуаций, хотя с правителями ей здорово не везло. Ей помогали ее традиции, ее культура, ее творческий потенциал. За проводимые ныне реформы Россия уже заплатила невероятную социальную цену. Если имеющийся опыт поможет ей собраться с силами, то надежда остается.