Одной из главных тем творчества А.Тарковского является определение той роли, которую играет человек в мировом бытии. Выражая глубокие традиции русской культуры, Тарковский своим творчеством утверждает, что человек является центральным звеном всей структуры реальности, тем звеном, без которого мировое бытие было бы неизбежно обречено на распад и деградацию. Человек в своем индивидуальном, ограниченном, сиюминутном состоянии - это единственный источник связности, цельности и осмысленности мирового бытия. Такое представление о нашем месте в мире очень близко к новой философской концепции человека, которая возникла в начале 20 века и получила наиболее яркое воплощение в трудах С. Франка и М. Хайдеггера.
В этой концепции утверждается глубокое единство мира и человека, отвергается представление о человек как изолированной части реальности, неспособной оказывать существенное влияние на мир. Если бы мировое бытие, важнейшим измерением» которого является человек, было бы по-настоящему цельным, абсолютным, то в мире и человеке не было бы раздробленности, зла и смерти. Но бытие предстает пораженным какой-то метафизической ущербностью», оно является ветхим, распадающимся бытием. Тема ветхого бытия особенно наглядно выступает в «Сталкере» и «Ностальгии» (мир загадочной Зоны в «Сталкере» и мир странного дома полусумасшедшего героя «Ностальгии» - Доменико). Единство человека с этим ветхим бытием приводит к тому, что человек оказывается нецельным, слабым и смертным. Но в том и состоит его значение перед лицом ветхого бытия, что он способен сделать свою слабость и свою смертность основой преодоления метафизической ущербности бытия. Недаром герои, обладающие даром провидения, способные указать в чем спасение от грядущей катастрофы - это люди внешне слабые, юродивые», безумные в глазах «мира сего» (Сталкер, Доменико из «Ностальгии», гн Александр из «Жертвоприношения»).
В этом контексте смерть приобретает двойной значение. С одной стороны, это есть проявление нашего единства с ветхим бытием - единство в ущербности и ограниченности. Но, с другой стороны, смерть оказывается чем-то бесконечно большим, чем просто ограниченность нашего бытия. Смерть выступает как преодоление ограниченности, как преодоление смерти. Для обретения этого второго значения необходимо, чтобы она стала сознательным и добровольным актом самопожертвования, актом, вносящим дополнительный смысл в мир. Смерть из разрыва» бытия превращается при этом в связь элементов бытия. Именно такова смерть Доменико и Андрея Горчакова в «Ностальгии». От огня, в котором нелепо и бессмысленно (на первый взгляд) сгорает Доменико, зажигается свеча Андрея. Пройдя с этой свечой через странный бассейн, словно олицетворяющий ветхое бытие, совершив свой «нелепый» поступок, Андрей умирает. Но этим поступком и этой смертью он вносит в бытие непререкаемый элемент связности и цельности; последние символические кадры фильма показывают обновленный мир, в котором сходятся, наконец, те полюса личного бытия (родной дом Андрея и культура чужой для него страны), которые не могли сойтись в эмпирической жизни героя. Такое же значение имеет добровольный уход в безумие (в духовную смерть) гна Александра из «Жертвоприношения». Вопреки всякой логике и рациональности эта жертва оказывается достаточной для восстановления разрушенной целостности бытия, для удержания мира на самом краю гибели. В своем творческом мировоззрении Александр Сокуров является прямым наследником Тарковского. В фильмах Сокурова предназначение человека - быть «свидетелем» бытия. Каждое событие, происходящее в бытии, может быть признано реальным, имевшим место только если оно «засвидетельствовано», поставлено в некую связь (пусть даже абсурдную) с другими «свидетельскими показаниями». Но, как это часто бывает и в нашей обыденной жизни, метафизический «свидетель», в конце концов, оказывается метафизическим обвиняемым». Являясь «свидетелями» бытия, обосновывая тем самым бытие, мы сами теряем основу, лишаемся «алиби в бытии», становимся «обвиняемыми». Такая трансформация происходит с героями в каждом фильме Сокурова. И финалом «процесса» по делу о бытии человека оказывается «тюремное заключение» - приговор к вечному молчанию. Это и есть смерть, она не лишает человека существования, - она лишает его «права голоса», права свидетельствовать о бытии. Но поскольку это право определяет нашу сущность, смерть оказывается ужаснее, чем прекращение существования, она вводит человека в круг бытия, о котором свидетельствуют другие; именно поэтому мертвое тело - это не ушедший человек, но человек, сохраняющий свою реальность в другом круге бытия. Мертвое тело - это знак подчиненности воле другого, «свидетельству» другого. Особенно выразителен в этом смысле случай с Менемом из «Скорбного бесчувствия». Его сон был принят за смерть и его тело казалось в полной власти окружающих (они даже пытаются его анатомировать), его «возвращение» помогает понять весь ужас бытия в смерти. В каждом фильме Сокурова присутствует человек, ушедший в это бытие в смерти», олицетворяющий тем самым страдательное» единство человека с бытием. Смерть оказывается испытанием для оставшихся в живых, через нее осознается ответственность свидетеля», имеющего голос в бытии; а ушедший становится символом нашей всеобщей ответственности за бытие. Особенно наглядно это выражено в дилогии Сокурова «Круг второй» - «Камень». Герой «Круга второго», приехав в гости к отцу, обнаруживает, что отец давно умер, и его мертвое тело оказалось забытым в запертой квартире. Все те мучительные процедуры, которые проделывает герой фильма с телом отца, оказываются испытанием его «свидетельской честности», его готовности держать ответ за каждое событие в бытии. В «Камне» показано «возвращение» ушедшего в круг «свидетелей», и мы видим с каким наслаждением человек осуществляет возвращенные ему функции «свидетеля», как ценит он самые мимолетные и незначительные события, претворяемые им в событие. В своем отношении к смерти Тарковский и Сокуров отчетливо выражают давнюю традицию русской культуры, согласно которой существенность смерти для нас не в том, что она полагает абсолютный предел нашему бытию, а в том, что в ней и через нее проходит проверку наша подлинная, глубинная взаимосвязь с миром. В смерти есть не только отчаяние конца, но и надежда на грядущее бытие в новом мире.
Добавить комментарий