Культура и культурность в шумерском царском гимне (shulgi b)

[57]

Задача этих заметок в том, чтобы через самовосхваление шумерского царя описать основные черты культурного человека в шумерском обществе. Иным способом этого сделать не удастся, поскольку, как сказал Гегель, «Восток знал и по настоящее время знает, что только один свободен» 1, и таким единственным существом, находящимся за гранью великого закона Необходимости, здесь оказывается царь. Человека же как такового, вне возрастной, родственной и социальной привязки, древний Восток не знает вообще. Придется поэтому представлять себе человека через царя.

С первых веков существования письменности правители шумерских городов создавали царские надписи, в которых докладывали богам и потомкам о совершенных ими героических деяниях, о построенных храмах и хозяйственных строениях, об изменениях в законодательстве. Каждый из правителей твердо верил в то, что всей своей жизнью он призван выполнить особую миссию, возложенную на него богами еще при рождении. Поэтому в царских надписях подчеркивался совершенный облик правителя, состоявший, впрочем, из довольно стандартного набора качеств. Шумерский царь должен был обладать недюжинной силой, огромной энергией, внешней привлекательностью, которая вызывала любовь, преклонение и трепет народа, беспощадностью к врагам и повышенной внимательностью к советам богов и старейшин (именно неукоснительное следование советам в ранней древности называлось мудростью). Военные подвиги царей сравнивались с новогодним подвигом юного бога Нинурты, победившего врагов на Иранском нагорье и оплодотворившего землю Шумера водой, ранее запертой в горах противником. Особо подчеркивалась разрушительная воинская мощь этого божества, настолько свирепого в битве, что даже после победы его пыл наносил ущерб близлежащим селениям, которые Нинурта по инерции продолжал разрушать 2. Таковым же в царских надписях был и правитель шумерского города. Наряду со свирепостью, неустанно подчеркивалась его мощь самца и постоянная готовность к браку со своей супругой, а также созидательная интенция, следствием которой были десятки восстановленных или заново построенных культовых объектов 3. Но вот чего не было в этих первых надписях — [58] так это похвалы разуму, творческим способностям и благопристойному поведению царя 4.

Когда же впервые появляется такая похвала, и когда вообще в древней Месопотамии начинают уделять внимание вопросам культуры и культурности 5? Ответ на этот вопрос дает шумерский царский гимн, составленный от имени обожествленного царя III династии Ура Шульги (ок. 2093-2046 гг.) во времена последнего расцвета шумерской цивилизации в Двуречье. Текст гимна, условно называемый в шумерологии Shulgi B, написан от первого лица и предстает перед читателем как самовосхваление царя. Однако, это не обычное восхваление правителя по канону старых надписей. В нашем гимне можно впервые прочесть автобиографию царя, и в этой ритмизованной автобиографии наряду с привычными чертами пастыря, воина и божественного супруга особо выделяются черты культурного развития Шульги 6. Чем было вызвано внимание к разуму и культуре правителя? Гимн, скорее всего, создавался и записывался в школе, где учащиеся должны были заучить его наизусть и суметь чисто и без ошибок переписать на контрольную табличку. Вместе с формой текста усваивалось и его содержание, имевшее назидательный характер: каждый школьник должен обладать хотя бы немногими из тех превосходных качеств, которыми в таком изобилии был наделен его государь. Грамотность и творческие способности нужны были именно в это время шумерской истории, когда вся экономика развивалась при повышенном государственном учете имущества и контроле за рационами работников. Постоянно требовалось большое число бюрократов-учетчиков, писцов, грамотных контролеров и сборщиков подати. Увеличилось количество поступавших в школы, причем как за счет девочек, так и за счет мальчиков из бедных и нечиновных семей. Поэтому в состав царского гимна были введены фрагменты, воспевавшие искусность и разум царя в постижении школьных знаний. Царский пример как бы призывал [59] учащегося хорошо овладеть своим ремеслом для дальнейшей государственной службы 7. И этот мудрый педагогический прием помогает нам сегодня проникнуть в древнейшее представление о культуре 8.

13-20. Когда я был мальчиком, я учился в школе, где изучал ремесло писца с табличек Шумера и Аккада. Никто из вельмож не мог писать на глине так, как я. В месте писцового ремесла — месте ясновидения, где люди постоянно учились, — я совершенно преуспел в вычитании, сложении, подведении итогов, учете. Прекрасная Нанибгаль, Нисаба, в изобилии наделила меня вниманием и понятливостью. Я — опытный писец, который не пропускает ничего (из речи) 9.

118-149. Я, царь, — превосходнейший воин Страны против врагов. Я, Шульги, уважаем за невиданную мощь моего тела. Я могуч, никто не может мне сопротивляться, препятствий я не знаю. Барки мои при мне на реке не потонут, стада моих ослов при мне сил не лишатся… В беге я первый, и колени мои не устают. Я бесстрашен. Я радостно танцую. Слова мои незабвенны. Хвала мне у всех на устах, (ибо) решения мои истинны. Я (ритуально) чистый толкователь знамений… Приготовленная (для гадания) овца ко мне поступает, и я никогда не спутаю благоприятное знамение с неблагоприятным. Я обладаю превосходной интуицией (букв. «сияющим сердцем» — В.Е.), вижу (все) своими глазами. По внутренностям (только) одной овцы я, Шульги, могу предсказать все и везде 10.

154-174. Я, Шульги, царь Ура, посвятил себя искусству музыки. Ничто не является для меня слишком сложным. Я в полной мере освоил (инструменты) тиги и адаб, совершенство музыкального искусства. Когда я зажимаю лады на лютне, которая восхищает сердца, я никогда не повреждаю ее шейку. Я соблюдаю все правила повышения и понижения ее интервалов… Я знаю пальцевую технику алгар и сабитум — божественных творений… Если мне, как опытному музыканту, принесут инструмент, на котором я прежде не играл, я буду в состоянии освоить его, как будто до этого он уже побывал в моих руках.

Настройка, подтягивание струн, ослабление струн, их крепление — не выше моего мастерства 11.

175-189. Я дарую веселье и удовольствие, и провожу мои дни в пышности и блеске.

206-220. Когда я… как ураган с ревом великого шторма, захватив крепость Элама, то мог понимать речи его гонцов. По просхождению я сын Шумера; я воин, воин Шумера. В-третьих, я могу поддержать беседу с человеком из черных гор. В-четвертых, я могу служить переводчиком (при разговоре) с амореем, человеком гор… Я могу поправлять его путаные слова на его родном языке. В-пятых, когда субареец…, я могу различать слова его языка, хотя я не принадлежу к его сородичам. Когда я устанавливаю справедливость в судебных делах Шумера, то даю ответы на всех пяти языках. Во дворце моем никто так быстро не переходит с языка на язык, как я 12.

259-269. С того дня, как Энлиль вручил под мое пастырство множество людей в расчете на мою мудрость, мою необъятную власть и мою справедливость, мои окончательные и незабвенные слова, мою опытность в вердиктах, сравнимую с (осведомленностью) Иштарана, мое сердце не испытывало ненависти ни к одному из царей прошлого, будь он аккадец, или сын Шумера, или дикарь из страны кутиев.

270-280. Я не был глупцом в отношении к знанию, существовавшему со времен появления человечества, (когда), спущенное с неба, оно оказалось на своей тропе: когда я находил гимны прошлых дней, старые из древних времен, я не объявлял их ложью, и не противоречил их содержанию. Я собрал все древности, не допустив их уничтожения. Повсюду, где звучат тиги и замзам, я восстановил все знание, и заставил прекрасные песни шир-гида звучать в моем собственном дворце.

Мы перевели фрагменты гимна, в которых говорится о зачатках культуры и культурности в Шумере, и эти новые, доселе неведомые качества распространялись в народе через пример царя. Разберем полученные сведения.

К интеллектуальным достоинствам правителя здесь относятся умение писать чисто и быстро, не отставая от диктующего, производить счетно-расчетные операции практического характера (как то, итоги, ведение учетной таблички, сложение, вычитание), способности полиглота (Шульги, по его собственным словам, знал шумерский, эламский, аморейский, субарейский языки, и еще мог поддержать беседу с неким «человеком черных гор»). Интересно, что в числе [61] языков не упоминаются аккадский язык и язык кутиев. По-видимому, перечисляются только народы, которые или воевали с Шумером, или были у него в подчинении. Качества, благодаря которым были получены эти навыки, дала Шульги сама богиня-покровительница грамоты и школы Нисаба, и называются они «внимание» (гешту) и «понятливость» (гиззаль). Оба слова пишутся с использованием знака «ухо», указывая на главную особенность этих качеств — умение вовремя прислушаться к советам старших (будь то богиня или школьный учитель), умение вобрать в себя всю произносимую информацию, чтобы впоследствии достичь совершенства в своем деле. То есть, все способности интеллектуального характера в это время связывают не с умением хорошо построить рассуждение или быть последовательным в своих действиях (т.е. с логикой), а с памятью и вниманием к слову учителя.

Игра на музыкальных инструментах относится к сфере высших искусств. В шумерской школе обучали музыке, сохранились сведения о школьных хорах и пении, но Шульги заявляет о себе как непревзойденный мастер-универсал, обладающий уникальным слухом, позволяющим настроить любой инструмент, и искусностью пальцев, позволяющей виртуозно играть на всех видах струнных. К искусствам магическим относится умение предсказывать события по внутренности жертвенной овцы. Шульги называет себя ритуально чистым толкователем, он работает со внутренностями, доверяясь только своему сердцу и своим глазам. Сочетание «сияющее сердце» (шаг-залаг) лучше всего передать как «интуиция», поскольку сердце в шумерской культуре связано с тайным, внутренним, с областью значения и смысла. Стало быть, интерпретация знамения выходит прямо из глубины существа Шульги, подкрепляясь свидетельством его зрения. Здесь интересна связь между сердцем и зрением как органами, связанными с интуитивным восприятием. Должно быть, та же интуиция помогала царю играть на незнакомом инструменте и даже правильно настраивать его.

Культурные достижения правителя в представлении авторов гимна связаны с его культурностью, то есть с образцовым поведением (о чем, опять-таки, должен помнить каждый школьник, изучающий текст). Шульги предстает здесь человеком физически сильным, ответственным перед богами за вверенных ему людей и даже за вверенное ему имущество (лодки, ослов и т.п.), он свято хранит наследие отцов, никогда не переиначивая их гимны, но бережно сохраняя их и благоговейно исполняя в своем дворце. Его постоянное настроение — радость и удовлетворение жизнью, которое он распространяет и на свой народ. Он бесстрашен, не имеет соперников и не знает препятствий, но вовсе не свиреп. Когда дело не касается войны, он любит проводить время в танце, упражняться в беге, играть на лютне. И еще одно совершенно феноменальное свойство: Шульги не испытывает ненависти ни к кому из царей чужих стран или царей прошлого, сердце его не ожесточилось [62] в битвах. Конечно, здесь еще далеко до описания хороших манер, поскольку поведение шумерского царя должно соответствовать ритуальному эталону, а этикет появляется только на руинах ритуала. Но уже и в этом описании мы видим немало новых черт, совершенно неведомых составителям ранних царских надписей. Это веселый нрав, желание пышности и блеска жизни, доброе сердце и уважение к чужой славе, — по сути дела, первый шаг к культурному человеку 13.

Неизвестно, обладал ли Шульги приписанными ему качествами и талантами. Понятно только то, что с глубокой древности в Шумере было немало умных и одаренных людей. Одаренными людьми наверняка были и те цари, которые писали о себе только как о свирепых завоевателях, мудрых законодателях и пылких мужьях. Все дело в общественном ожидании, идеологически определявшем облик правителя в ранней древности. Если обществу нужно, чтобы его глава обладал чертами почти звериными — они будут приписаны ему в разрыве с его настоящими свойствами доброго и умного человека. Если же наоборот, — правитель, лишенный способностей, с весьма заурядной внешностью, предстанет в своих надписях писаным красавцем, обладающим массой талантов 14. Где здесь середина между правдой и вымыслом — важно знать историку, но не современнику правителя. Вполне вероятно, что Шульги все-таки имел какие-то незаурядные способности. Преемники, пошедшие по его стопам в композициях своих надписей, постоянно упоминают о своей грамотности, об искушенности в счете, но не рискуют заявлять о своих превосходных способностях полиглотов, гадателей или музыкантов. А это может говорить либо о нежелании сравниться с Шульги, действительно обладавшим таковыми, либо о большей скромности, не позволявшей преемникам Шульги приписывать себе реально отсутствующие качества.
[63]

Перефразируя название книги С.Н. Крамера, можно сказать, что культура и культурность начинаются в Шумере. Потребность в их осознании и поддержании появляется в самом конце Шумера, в эпоху, когда общество не может выжить без грамотного, разумного управления хозяйством. Царь как олицетворение общественного идеала принимает в эту пору имидж интуитивного, искушенного в науке счета и в музыкальном искусстве человека. Качества воина и пастыря совмещаются в нем с качествами заботливого хранителя старины и просто доброго человека, не имеющего зла на своих соседей. Те же самые процессы по реформе имиджа правителей будут происходить затем в Египте эпохи Среднего царства 15, и по той же причине: развитое и утвердившееся в самом себе государство должно держаться не на свирепой силе и жестокости, а на интуиции и разуме благожелательного и благочестивого хранителя культуры.