Дисциплинарное пространство родильного дома, где человек делает свой первый вздох, открывает череду дисциплинарных пространств, которые ему суждено пересечь в течение жизни и, которая завершается дисциплинарным пространством морга, где объект дисциплинарного воздействия теряет, наконец, нередуцируемую сердцевину — интимный центр, непокоренную социумом витальность.
Классические дисциплинарные пространства, ставшие объектом рассмотрения М. Фуко и, которые традиционно включают школу, казарму, тюрьму, больницу и фабрику, по мысли этого автора, призваны формировать человека, «лепить» его, используя условия режима или требования положений о службе, уставов Однако, жизненный опыт каждого из нас, вышедших из дисциплинарных пространств, изобилует свидетельствами того, что они содержат особый микроклимат, свидетельствами того, как дисциплинарные требования смягчаются или ужесточаются в переплетении человеческих взаимоотношений. Иерархия служебной лестницы неожиданно оказывается не столь очевидной, открываются потайные ходы, тайные комнаты со скрытой от постороннего взгляда аппаратурой влияния как на вертикаль, так и на горизонталь служебного окружения. Известный мыслитель Элиас, Канетти предложил термин «одомашнивание приказа» 1 , который как нельзя более точно характеризует эту ситуацию. «Жало приказа» одного из инструментов дисциплинарного воздействия вязнет в естественной косности человеческих повседневных отношений.
Э. Канетти предполагал, что предельным основанием приказа служит угроза смертью, независимо от того, кому, кем и о чем этот приказ отдавался. Приказ ли это офицера солдатам перейти в атаку или же приказ начальника подчиненным написать научную статью, его ультимативность и действенность определены возможностью более могущественного существа, облеченного властью нанести подчиненному моральный или физический ущерб, — окончательный образ которого, ens realissimus — смерть.
Так вот, в случае «одомашнивания приказа» эта, как бы смертельность, выводится за рамки повседневного бытия дисциплинарного пространства, оно становится своего рода местом обитания, внутренний порядок которого обусловлен достоверностью витальных внутренних процессов, а не внешним, в той же мере репрессивным, сколь и иллюзорным уставом. Впрочем, сам Канетти видит природу «одомашнивания приказа» в своего рода подкупе. Т.е. за выполнение приказа полагается вознаграждение. Это вознаграждение — предоставление жизненно важных благ (собака получает корм, ребенок — молоко матери, солдат — денежное содержание и льготы). Наличие вознаграждения служит для передачи объектом приказа себя в добровольное рабство. Но этот «пряник» не отменяет, по мнению Канетти, «кнута» — более древней дисциплинарной стратегии.
«Угроза» и «подкуп», безусловно, представляют из себя основополагающие принципы систем формирования человека. Но, несомненно также, что они не проникают в глубину интимного измерения дисциплинарных пространств, как одежда не проникает внутрь тела, которое она прикрывает. Они не могут преодолеть как иррациональности либидозных импульсов, так и более высоких душевных явлений, личной симпатии, бескорыстности дружеских и жертвенности родительских отношений.
Нам представляется, для описания этого состояния дисциплинарных пространств, подходит образ «руин», содержащийся в работах Г. Зиммеля 2. В руинах, по его мнению, которые сами по себе знаменуют смерть какого-либо архитектурного объекта, а также конструкта социальности, искусственно созданное и разрушенное временем воспринимается как стихийно природное. Так и дисциплинарное пространство со временем превращается в своего рода руины: на стенах техногенных дисциплинарных пространств — лифтов или общественных транспортных средств — появляются граффити, в казарменных туалетах — порнокартинки, а в кабинетах или офисах начальников — цветы на окне и рыбки в аквариумах.
Вообще говоря, домашние животные представляют собой наиболее яркий пример обживания дисциплинарных пространств. Но мало того, сами предметы обстановки служебных помещений (вещи) могут быть рассмотрены как своего рода «живность», как почти полноценные участники общения. Жан Бодрийяр в «Системе вещей» отмечает: «комнатные животные образуют промежуточную категорию между людьми и вещами…. вещь — это безупречное домашнее животное… Вещь лучше, чем что-либо другое поддается «персонализации» вещь в буквальном смысле превращается в зеркало: отражаемые в нем образы могут сменять друг друга, не вступая в противоречие. Причем это безупречное зеркало, так как в нем отражается не реальный, а желанный образ. Одним словом собака, от которой осталась одна лишь верность. Я могу смотреть на нее, она на меня не смотрит. Вот почему вещи получают всю ту нагрузку, что не «удалось поместить в отношения с людьми». Ж. Бодрийяр говорит о том, что вещи играют «регулятивную роль в повседневной жизни, они разряжают немало неврозов, поглощают немало напряжений энергии траура, именно это придает им “душу”, именно это делает их “своими”, но это же и превращает их в декорацию живучей мифологии» 3.
В связях же людей — винтиков дисциплинарной системы — возникают так называемые отношения «вне строя». Когда обращаются по имени отчеству или «на ты». Витальность искажает изначальное пространство этих цехов по производству людей, соответствующих требованиям уставов и положений, и это подводит нас к проблеме амбивалентности или интерактивности дисциплинарного или воспитательного воздействия.
Классическая рациональность, лежащая в основе дисциплинарных систем Нового Времени, по своей природе игнорирует интерактивность дисциплинарного воздействия. Диктатура Разума монологична, Абсолютный Субъект, обладающий паноптическими способностями, безапелляционно воздействует как на природные, так и на объекты — участников дискурсионных практик, третируемых персонажей дисциплинарных пространств. Но тут напрашивается вопрос: а разве возможна какая-либо интерактивность приказа? Приказ, ведь он всегда в один конец: «Исполняйте!» Он, так сказать, перформативен по своей природе, он — то «слово, которое делает вещи» (Д. Остин) 4. «Выражение «Есть!» — вот единственная дискурсионная практика, подтверждающая, что приказ прозвучал. 40 статья Устава внутренней службы Вооруженных Сил Российской Федерации гласит: «Приказ командира (начальника) должен быть выполнен беспрекословно, точно и в срок. Военнослужащий, получив приказ, отвечает: «Есть» и затем выполняет его» 5.
Отказ от выполнения приказа превращает невыполнившего его в жертву (если только нет оправдательной юридической подоплеки: «преступный приказ» и т.п.). Но необходимо помнить, что приказ, отдаваемый от лица власти, отдается также участником дисциплинарного пространства, персонажем, задействованным в той же пьесе, что и исполняющий приказ. 38 статья Устава Внутренней Службы Вооруженных Сил Российской Федерации извещает нас о том, что «командир (начальник) перед отдачей приказа обязан всесторонне оценить обстановку и предусмотреть меры по обеспечению его выполнения. Он несет ответственность за отданный приказ и его последствия, за соответствие приказа законодательству, а также за злоупотребление властью и превышение власти или служебных полномочий в отдаваемом приказе и за непринятие мер по его выполнению. Приказ должен быть сформулирован ясно, не допускать двоякого толкования и не вызывать сомнения у подчиненного» 6.
У Э. Канетти есть также весьма убедительное объяснение амбивалентности дисциплинарного воздействия 7.
Отдающий приказ, т.е. использующий угрозу смерти, опасается мести, каким бы защищенным не казалось на первый взгляд его положение. Этот страх движется по восходящей, минуя степени иерархической лестницы в сторону обратную той, откуда спустился приказ. Можно утверждать, что все находящиеся в рамках дисциплинарного пространства находятся в интерактивном состоянии. Влияющие в любой момент могут стать объектами влияния, и знание об этом тяготит их.
Но именно эта интерактивность привносит дыхание жизни в цеха по производству заранее заданных человеческих персонажей, она вносит элемент непредсказуемости, «человеческого слишком человеческого» в процесс тиражирования дисциплинированных объектов.
Другим свидетельством внутренней витальности дисциплинарных пространств служит преображение нормативного. Нормативное — властный принцип дисциплинарных пространств. М. Фуко пишет: «Через дисциплину проявляется власть нормы… начиная с XVIII века эта власть соединилась с прочими властями — Закона, Слова и Текста, Традиции — навязывая им новые разграничения. Нормальное становится принципом принуждения в обучении с ведением стандартизированного образования и возникновением «нормальных» школ. Оно становится таковым в попытке организовать национальный медицинский цех и больничную систему, руководствующуюся общими нормами здоровья. Оно проникает в стандартизацию промышленных процессов и изделий… В каком-то смысле власть нормализации насаждает однократность, но она индивидуализирует, поскольку позволяет измерять отклонения, определять уровни, фиксировать особенности и делать полезными различия, приспосабливая их друг к другу… внутри однородности, являющейся правилом, норма вводит в качестве полезного императива и результата измерения весь диапазон индивидуальных различий» 8. Т.е. это наводит нас на мысль, что нормативность власти, превратившая даже индивидуальные различия в функциональные моменты, не оставляет ля витальности в границах дисциплинарного пространства никакого шанса на автономию. Даже девиантность — не соответствие Норме, вписана как принцип функционирования в само тело Системы. Вспоминая печальный конец бунтаря из оруэловского «1984» (он, как оказывается, вместе со своим бунтом был изначально включен в схему действования государственной машины), мы констатируем тот факт, что всякая логика протеста является теневой логикой дисциплинирующего воздействия, и как всякая тень — девиантность подтверждает достоверность света Нормы.
Но личный опыт советского человека, выходца из дисциплинарных пространств: советского детского сада, школы, вуза и проч. Заставляет усомниться нас в безупречности такого толкования природы нормирующего воздействия. Внешняя нормативность при всей силе репрессивного влияния оказывалась лишь внешней, она преображалась благодаря витальной стратегии обживания, как и все другие атрибуты дисциплинарных воздействий (ограниченное пространство, иерархичность, функциональные обязанности и проч.). Яркую иллюстрацию этого мы найдем в повести русского писателя Владимира Сорокина «Норма». Собственно, каждая из частей этой повести содержит описание варианта «обживания» нормирующего принципа. Часть вторая, например, представляет из себя развертывание жизненного пути советского человека, проходящего под знаком Нормы:
нормальная бабушка
нормальная трава
нормальный жук
нормальный червяк
нормальный одуванчик
нормальный кузнечик
нормальная ссадина
нормальная панамка
нормальная кофточка
нормальная самоволка
нормальный забор
нормальная улица
нормальный магазин
нормальные поллитра
нормальный Кешка
нормальный Серега
нормальный батон
нормальные сырки
нормальный подъезд
нормально пошла
нормально закусили
нормально выпили
нормально прошли
нормально запили
нормально покурили
нормальная поверка
нормальный отбой
нормальная подушка
нормальная отрыжка
нормальный сон
нормальная тревога
нормальное пробуждение
нормальная голова
нормальные вещи
нормальные пальцы
нормальные пуговицы
нормальная комната
нормальная ночь
нормальная девочка
нормальная грудь
нормальная фигурка
нормально попоролись
нормальный сон
нормальное утро
нормальное кофе
нормальная суббота
нормальная житуха
нормальные условия
нормальные средства
нормальная сберкнижка
нормальная обстановка
нормальный сервант
нормальный шкаф
нормальные соседи
нормальная кухня
нормальная любовь
нормальная семья
нормальная жена
нормальный обед
нормальный ужин
нормальный стимул
нормальные квартальные
нормальный план
нормальная тринадцатая
нормальный стаж
нормальный километраж
нормальная прибавка
нормальная операционная
нормальный специалист
нормальный наркоз
нормальная операция
нормальное состояние
нормальное давление
нормальный пульс
нормальное дыхание
нормальная фибрилляция
нормальный адреналин
нормальная кома
нормальный разряд
нормальное массирование
нормальная смерть 9.
Как отмечает французский автор Жиль Делез 10, в дисциплинарных пространствах человек прозрачен не до конца. И именно эта непрозрачность является залогом витальности и одушевленности человеческих персонажей в границах паноптического пространства. Дисциплинарные стратегии совершают движение к интимному центру человека, его душе, которая остается темной непрозрачной точкой в классическом пространстве, которое не может обеспечить полную транспарентность живых объектов внутри себя. Безусловно, дисциплинирующее воздействие диспозитивов власти совершается не только через ранжирование телесности или регламентацию эмоционально-волевых проявлений человека.
М. Фуко демонстрирует на примере сексуальности как власть ставит ловушки, своего рода дискурсионные практики провокации, чтобы оказывать не просто репрессивное давление, но и формировать весь спектр человеческих проявлений в этой области 11. Об управлении через формирование потребностей говорит также Г. Маркузе в книгах «Одномерный человек» 12 и «Эрос и цивилизация» 13.
Вопрос состоит в том, не являются ли эти внутренние дисциплинарные стратегии настолько успешными, что полностью поглощают человеческую спонтанность и организуют управление дотоле стихийными проявлениями витальности в рамках дисциплинарных пространств? Устраняют ли они интимное измерение этих пространств? Думаем, что нет.
Здесь хочется привести в качестве иллюстрации повесть уже упоминавшегося писателя Владимира Сорокина «Тридцатая любовь Марины» 14. Героиня этой повести в детстве стала жертвой сексуальных домогательств со стороны отца. Пережив это травмирующее событие, она теряет способность испытывать оргазм уже в своей взрослой половой жизни, которая сама по себе обесценивается. Кроме того, обитая в изысканном, духовном мире, она не испытывает тех глубинных витальных переживаний, которые придают собственно чувство реальности человеческому существованию. В ее душе нет места миру дисциплинарных пространств советской эпохи (фабрик, школ и п.т.), он не вызывает у нее живого отклика. И в этом возможно, автор не дает однозначного ответа на этот вопрос, кроется корень ее несчастий. Знакомство с представителем рабочего класса, столь чуждым на первый взгляд ее духовному миру, неожиданно сталкивает ее вплотную с чудесной витальной силой, коренящейся в мире фабрик и заводов. Сексуальная мощь «простого советского человека» изгоняет оказавшийся эфемерным и нежизнеспособным дух элитарного искусства и андеграунда. Марина испытывает оргазм, затем ее повседневное существование перерастает в единый недифференцируемый экстаз полного слияния мыслей, чувств и слов. Она бросается в объятья фабрично-заводского мира, где находит свое счастье.
Интимное измерение дисциплинарных пространств для постсоветского человека очевидно и несомненно. Внутренний мир школ с курением на переменах и казармы с самоволками составляет неотъемлемую часть нашего жизненного опыта. Правда, как утверждает Ж. Делез, дисциплинарные пространства уходят в прошлое, на смену им спешит «общество контроля», общество всеобщей транспарентности, когда интимный центр — душа — исчезнет безвозвратно, а человеческая идентичность станет объектом невиданных манипуляций, конструктом виртуального пространства. Сохранится ли вообще в этом симулятивном, виртуальном мире интимное измерение? На этот вопрос ответит будущее, а пока помянем добрым словом мир дисциплинарных пространств оставивший нам столь интимные и дорогие сердцу воспоминания.
[*] Канетти Э. Масса и власть. М., 1997. С.329-331
[*] Зиммель Г. Избранное. Toм-2. M., 1996. С.227-233
[*] Бодрийяр Ж. Система вещей. М., 1995. С.75-76
[*] Остин Д. Избранное. М., 1999.
[*] Общевоинские Уставы Вооруженных сил Российской Федерации. М., 1996. С.19
[*] Общевоинские Уставы Вооруженных сил Российской Федерации-М., 1996.
[*] Канеттни Э. Масса и власть. М., 1997. С.349-358
[*] Фуко М. Надзирать и наказывать. М., 1999. С.269-270
[*] Сорокин Вл. Собрание сочинений в двух томах. Т.1 С.91-123
[*] Делез Ж. Общество контроля // Элементы. Евразийское обозрение. № 9. 1998. С.3-10
[*] Фуко М. Воля к истине. М., 1996.
[*] Маркузе Г. Одномерный человек. М., 1994.
[*] Маркузе Г. Эрос и цивилизация. М., 1995.
[*] Сорокин Вл. Собрание сочинений в двух домах. Том 2. С. 595-799.
Добавить комментарий