Нравственно-эстетические аспекты современного терроризма

[79]

Такая постановка вопроса вполне правомерна. В терроризме этическое и эстетическое нераздельны. Террористы прибегают к этической мотивации своих действий (например, восстановление социальной или религиозной справедливости), но преследуют эстетические цели: например, желание переустройства мира; обретение собственного нового статуса (героя или героя-мученика); общественный резонанс; наличие «воспринимающего субъекта» — обывателя, который исторически интересен террористам и как потенциальная жертва, и как адресат, и как благодарный зритель; фигура журналиста как самого успешного посредника между террористом и обывателем.

После 11 сентября 2001 года самым популярным теоретиком терроризма стал Жак Бодрийяр, рассматривающий терроризм как специфическую современную форму насилия, «сценичную» или «телегеничную»: простое присутствие телекамеры в том или ином месте само по себе может вызвать вспышку насилия 1. Причем популярным этот тезис сделали журналисты — то есть те, чье орудие труда Бодрийяр признал онтологически причастным к общемировому злу 2. СМИ, до определенной поры хвалившие себя за этичность при освещении событий (не показывали ни изуродованных трупов, ни выбрасывающихся из окон людей), внезапно предались самобичеванию, из эфира временно изъяли картинку — пассажирские самолеты, врезающиеся в здания Всемирного Торгового Центра, запертые в горящих зданиях люди. Но справедливости ради следует заметить, что, даже если устранить все телекамеры, террористы все равно найдут способ достичь нужного эффекта — «Терроризм в современных условиях есть форма насилия, рассчитанная на массовое восприятие» 3. Терроризм возник гораздо раньше, чем технические достижения современной цивилизации, к которым относятся пассажирские самолеты, теле- и видеокамеры, ножи для резки картона с узким и очень острым лезвием и т.д. Размах современного терроризма был бы невозможен без технического прогресса, но еще при полном отсутствии такового террористы успешно решали задачи оповещения общества и нагнетания ужаса при помощи, так сказать, естественных способов распространения информации — слухов и сплетен: так действовали в I в. н.э. зикарии — первая известная в истории террористическая секта; так действовали в XII-XIII веках ассасины, шиитская секта, также склонная к применению террористических методов. Причем слухи о совершаемых ими злодействах достигли Европы и оставили в европейских языках слово assassination — коварное убийство; сегодня оно употребляется также в значении «террористический акт». Интересно, что официальный отчет об убийстве Александра II «Народной волей» — первой, по мнению историков терроризма, террористической партией современного типа — по своей поэтике напоминает современные телерепортажи с мест [80] трагических событий, и очевидно, что перед его авторами стояла та же задача, что перед телерепортерами — сделать восприятие произошедшего как можно более полным и наглядным 4.

События 11 сентября заставляют пересмотреть прежние положения относительно терроризма как «рутинной политической стратегии, хотя и необычной в отношении применяемых средств» 5. До сих пор считалось, что террористы могут проложить себе дорогу к власти, но не могут разрушить основ современной цивилизации: «ИРА не может уничтожить своими бомбами Лондон, «Черный сентябрь» — покончить с мировым воздушным сообщением» 6. Впервые террористы вплотную приблизились к решению главнейшей из своих эстетических задач — изменению картины мира. Им удалось на несколько дней парализовать воздушные перевозки, причинить Нью-Йорку ущерб, по своим мастабам сопоставимый с военным, заставить западное общество добровольно отказаться от ряда завоеваний демократии, хотя бы и временно. Более того, министр обороны США Д. Рамсфельд заявил, что бен Ладена могут и не поймать, и военная операция в Афганистане может оказаться затяжной и в целом малорезультативной — сказал и тут же, под давлением общественного мнения, был вынужден вносить поправки в собственные заявления 7. Общественное мнение, в данном случае, основывается не на оптимистической вере в непобедимую мощь американской военной машины, а на боязни, что невинные жертвы террористов так и не будут отомщены, а еще не пострадавшие от терактов так и не окажутся вне опасности.

Симптоматично, что самоцензура как защитная реакция распространилась не только на телерепортажи, но и на художественные произведения, которые могли бы напомнить о тагедии — начиная с боевиков, где фигурируют захваченные самолеты или виднеются в кадре на заднем плане еще не разрушенные здания Всемирного Торгового Центра, и заканчивая практически невинными по содержанию песенками, названия которых могли бы вызвать нежелательные ассоциации (примерно как если бы в России осенью 1999 года запретили публичное исполнение песни «Любимый город может спать спокойно»). Лежащая на поверхности причина всего этого — свершилось то, чего не могло быть, потому что не могло быть никогда. Недаром в фантастических фильмах именно здания ВТЦ становились жертвами нападения: так, Годзилла, прогуливаясь по Нью-Йорку, сшибала хвостиком угол одного из небоскребов. Как известно, после первого покушения 26 февраля 1993 года ВТЦ уцелел: «просто чудо, что погибли только шесть человек. Необычайно мощные стальные и железобетонные конструкции здания устояли перед взрывом» 8. Вывод из событий восьмилетней давности сделали все, кого это касалось: одна сторона решила, что «необычайно мощные стальные и железобетонные конструкции» зданий ВТЦ и американской цивилизации могут вынести любую атаку, другая сторона — что наносить удар следует принципиально иным способом. Вопрос в том, кто оказался ближе к истине?
[81]

Таким образом, проблема освещения событий 11 сентября не сводится к соблюдению/несоблюдению норм журналистской этики. Она, скорее, связана с особенностями массового сознания, готовность которого воспринимать произошеднее парализована не только необычностью событий (недаром банальностью стали сопоставления с голливудским боевиком 9), но и возможностью СМИ довести до сведения всех, кого это касается, истинные масштабы и душераздирающие подробности трагедии, а так же тот факт, что решимость и фантазия исполнителей терактов практически безграничны, а возможность им противостоять проблематична. Отказ журналистов от демонстрации излишних страданий — это не столько проявление уважения к памяти жертв трагедии, сколько шаг навстречу обывателю, сидящему у телевизора с мешком попкорна и обладающему правом не смотреть на то, что неприятно 10.