Слово «эстетическое» как субстантивированное прилагательное в русском языке стало применяться совсем недавно. Его становление сопряжено с бурной дискуссией, развернувшейся в конце 50 — начале 60 г.г. Это «эстетическое наступление» (В. Тасалов) отвечало задачам нового социального определения личности, потребностям демократического и творческого развития советского общества, которые соотносились с документом исторического значения «О преодолении культа личности и его последствий» и под углом зрения которых рассматривались в тот момент все проблемы эстетической науки.
Проблема «эстетического» затрагивала принципиальные основы эстетической теории, в первую очередь, те, что касались осознания закономер- [165]
ностей художественной сферы. И хотя в это время раздавались голоса, что эстетика является «схоластическим академизмом» (А. Лебедев), спор об «эстетическом» был ориентирован на «практические требования» к искусству и красоте. Сама проблема эстетического возникла как оппозиция «иллюстративистской « эстетике послевоенного десятилетия с ее методом «гносеологизма», где своеобразие искусства определялось из примитивно понятых слов В. Белинского: искусство есть «мышление в образах». Этот изначальный тезис постулировался без доказательств, псевдоистины типа: «художник выражает результат своей познавательной работы в чувственно воспринимаемых образах» (Ф. Калошин), «процесс художественного творчества состоит в воплощении общественно-политических идей в форме художественных образов» (Б. Кубланов) были аксиомами. Уже из них «выводились» все признаки искусства; отрицалось активно-творческое начало искусства, устанавливались каноны «здорового, природного вкуса» (Н. Шамота), а все противоречивое, отмеченное печатью индивидуальности относилось к «декадансу» и «формализму».
Разворачиваемое в ракурсе преодоления гносеологизма осмысление «эстетического» сосредоточилось не только на «сущности эстетического», но и на «сущности искусства», причем эстетическое нередко раскрывалась через искусство и наоборот. Так, в книге В. Бурова «Эстетическая сущность искусства» (1956), где человек утверждался как «абсолютный эстетический предмет», проблема эстетического рассматривалась как проблема теории и практики искусства. Показателен материал сборника «Эстетическое», увидевший свет в 1964г. Здесь в статье Г. Недошивина «К вопросу о сущности эстетического» прямо говорится: «проблема эстетического отношения человека к действительности непосредственно приводит нас к вопросу о специфике искусства», поскольку «по мере разделения труда задачу эстетического освоения действительности берет на себя искусство». В следующей за ней статье В. Тасалова «Об эстетическом освоении действительности» утверждалось, что вопрос о сущности эстетического требует для своего решения «правильность исходного взгляда на природу искусства».
«Наступление эстетического» привело к переосмыслению предмета эстетики, поскольку в первую очередь речь шла об эстетическом освоении действительности, что расширяло и делало более универсальным предметное поле науки. В традициях «аристотелевской логики» спор об «эстетическом» сосредоточился вокруг выявления сущности понятия. Можно выделить несколько направлений в его трактовке:
— Эстетическое как прекрасное. Эта позиция со временем станет сопрягаться с «природной» теорией красоты и будет отстаиваться «природниками», защищавшими объективную сущность красоты в природе, ее специфическую реальность (Н. Дмитриева, И. Зотов, И. Астахов, А. Горпенко и др.). Сторонники «эстетических свойств» или «качеств», которые «образуются» в [166]
результате «общественно-исторической практики», понимали эстетическое как «сущность и основу эстетических свойств действительности»: прекрасного, безобразного, трагического, комического. (А. Буров, Л. Столович, В. Ванслов, Ю. Борев, и др.). Стремясь вывести предмет эстетики в сферу всей общественно-практической деятельности, они видели путь к разгадке сущности эстетического освоения действительности в следовании логике марксовых идей из «Экономическо-философских рукописей 1844 года». Прекрасное раскрывалось, например, как «чувственно выраженная свобода» (В. Ванслов), а «эстетические качества» или «свойства» свидетельствовали о развитии и свободе общественного человека. Замечу, что «эстетические качества», которые характеризовались как объективные и к которым сводилась «эстетическая природа искусства» не преодолевали, а усугубляли «иллюстративизм», отсюда — длительная приверженность Академии художеств к шаблонам соцреализма и печально знаменитая формула: «Реализм — истина глаза» (В. Ванслов).
— Эстетическое есть «творческое как таковое», в нем реализуются сущностные силы человека, оно сопряжено с материалистическим тезисом, что труд старше искусства (М. Палиевич). Утверждалась ценность труда и его роль как способа духовного и физического саморазвития индивида. Эстетическое как творческое выражало культурный нерв времени, устремленность к коммунистическому преобразованию практики. Было выработано емкое значение «эстетического» как выражение всеобщих закономерностей творчества «по законам красоты» (С. Гольдентрих, Л. Пажитнов, В. Тасалов, К. Кантор и др.), что породило веру в возможность «слить всю жизнь с красотой и искусством» (К. Кантор) и поставить вопрос «может ли машина быть произведением искусства?» (И. Маца).
— Эстетическое как отношение, преодолевающее дихотомию субъекта и объекта, человека и предмета в процессе творчества. Речь в данном случае шла о взаимоутверждении объекта и субъекта, предмета и человеческой чувственности, «о признании диалектики взаимоутверждения личного и общественного внутри природы самого творчества» (В. Тасалов). Можно видеть, что в таком понимании соединились представления о творческом и трудовом характере эстетического, которое представало как «объективная чувственно-предметная форма выражения человеческой свободы в природном и общественном мире» (Л. Пажитнов). Эстетическое трактовалось и как оценочное, «индивидуально-общественное отношение», воплощающее осознание человеком себя как творца, самосознание «родовой общности» (Н. Кондратенко).
Всплеск теоретических споров, стремление эстетики быть «полезной» практике спустя сорок лет видятся как героическая попытка преодолеть навязанную ей тоталитаризмом роль идеологической оснастки государства. Но рамки свободы были ограничены: разворачивался один и тот же круг [167]
идей «Экономическо-философских рукописей», что исключало непредвзятый поиск. Изоляция эстетической науки от воздействия отечественной и зарубежной «буржуазной» и «идеалистической» эстетики, от европейской и мировой культуры вновь вернули ее на позиции «методологического орудия» и «схоластического академизма». Но необходимо видеть и то, что, несмотря на неблагоприятные условия, эстетика развивалась как систематическая дисциплина, в ее лоне разрабатывались значительные эстетические проблемы, возникали дискуссии, ставились новые задачи. Все это позволяет сделать вывод о необходимости создания истории советской эстетической мысли, с тем, чтобы увидеть ее обретения и потери, определить ее место в современности, тем более, что эта проблематика требует не «отвлеченного разумения», а «сочувственного понимания» (В. Дильтей).
Добавить комментарий