В истории человечества до сих пор нигде и никогда не возникала проблема перехода от социализма к капитализму. Именно поэтому и отсутствует какой-либо опыт, опираясь на который можно было бы избежать, или же, в крайнем случае, облегчить сопутствующие этому процессу проблемы.
В основном эти проблемы проявили себя в двух направлениях: социальном и психологическом.
Советский человек, с одной стороны, в определенной мере был обеспечен прожиточным минимумом, бесплатным здравоохранением и системой образования, жильем и работой, условиями для отдыха и культурной жизни, однако, с другой стороны, он жаждал свободы слова и права участия в управлении страной. И, как следствие, характерными для советского социализма нивелированием и абсолютным доминированием общественного над индивидуальным было затенено главное достояние социализма — справедливое распределение государственного добра, право на труд, образование и здравоохранение.
Во всех слоях советского общества появились большие группы недовольных людей, что стало основой начала т.н. «перестройки». Вместо перестройки системы, повлекшей за собой глобальные [125] разрушения — развалилась страна (Советский Союз), общественно-экономическая система (социализм) и человеческие взаимоотношения (производственные, культурные и бытовые). В странах, где не было ярко выраженных богатых и бедных, появились незначительные группы богачей и многочисленная армия неимущих. Народ, все общество в целом, оказалось жестоко обманутыми не только потому, что общенародное достояние перешло в собственность людей, приютившихся во властных структурах, но потому, что желаемые демократия и свобода слова оказались миражом, а право участия в управлении страной — химерой.
Нынче у нас, на первый взгляд, есть демократия, издается множество газет и журналов, функционирует много телевизионных каналов, но они вовсе не свободны, так как за каждым из них стоит капитал, а за капиталом, как правило, стоят частные интересы.
Рычаги проводимых в нашей стране выборов различных уровней настолько оказались во власти того же капитала, что взять верх над ним под силу лишь более мощному капиталу, на интересы народа не в состоянии победить его, народ и капитал раз и навсегда размежевались друг с другом; капитал постоянно действует от имени народа, однако, в то же время, он противостоит народу и борется с ним.
В переходный период от социализма к капитализму было переоценено множество духовных ценностей.
Вероломно была разгромлена уникальная советская образовательная система. Сегодня, к сожалению, в Грузии, да и не только в Грузии, диплом какого-нибудь захолустного американского учебного заведения ценится намного выше, чем дипломы и всемирно известного корифея высшей школы — МГУ, и весьма авторитетного Тбилисского Госуниверситета.
Все делается сейчас в стране для подрыва авторитета православия. Не жалеют наши недруги сил и материальных средств для разжигания межнациональной розни и ненависти между единоверными братскими народами — русским и грузинским. Это делается с целью нанести урон православию, т.к. в подобных условиях их злостные намерения легче осуществимы. Борясь с православием, [126] они борются с перспективой реанимации социализма, так как и православие, и социализм зиждутся на основе справедливости и равноправия.
В наших рассуждениях вовсе не трудно распознать влияние марксизма, но неужели Маркс во всем был неправ? Даже такой непримиримый враг Маркса и марксизма в целом, каким являлся Николай Бердяев, разве не считал бунт Маркса против капитализма благим явлением и не относился к нему сочувственно?! «В различные периоды жизни я критиковал различные идеи и мысли, но сейчас я остро чувствую, что в действительности сочувствую всем бунтам в истории, в том числе бунту Маркса против капитализма» (Бердяев Н. Самопознание. С. 208).
Главным здесь является не то, признаем мы или нет фундаментальные положения марксизма, а то, в каком положении оказался человек, привыкший к условиям жизни при социализме, после того, как изменилась социальная среда, к которой он был адаптирован. «Учение, касающееся человека, может быть представлено с точки зрения или физиологической, или прагматической. Физиологическое человековедение имеет в виду исследование того, что делает из человека природа, а прагматическое — исследование того, что он, как свободно действующее существо, делает или может и должен делать из себя сам», — писал в свое время Иммануил Кант (Кант И. Соч. Т. 6. С. 351). А Гегель говорил: «Непосредственный дух, это есть природный дух. Философско-антропологический объект является не свободным, а находящимся в плену природы» (Гегель Г.В.Ф. Соч. Т. 3. С. 54). В данном случае «природа» и «социальная среда» — почти одно и то же понятие, так как социальная среда оказывает на человека не меньшее влияние, чем природа. Заменить социальную среду, к которой человек был адаптирован, так, чтобы полностью разладить механизм его защиты от социальной среды — значит не что иное, как выбросить его в открытое море. Те гарантии социальной защиты, которые предлагает капитализм населению — это то же самое, что в свое время великолепно отметил Семен Франк: «Незначительная благотворительность есть разновидность фарисейства» (Франк С. Проблема христианского [127] социализма // Русские философы о демократии и революции. Тб., 1994. С. 177).
Знаменательно и то, что в период перехода от социализма к капитализму произошло смешение целей и возможностей. Понятие, которое однозначно должно рассматриваться как средство (например, демократия — средство достижения справедливости, рыночная экономика — средство достижения эффективности хозяйствования), в нашей действительности стало как целью, так и самоцелью, в результате чего мы получили парадоксальную ситуацию: у человека нет ни на что права, но в то же время у нас есть демократия; полностью расшатана экономика, но у нас есть рыночная экономика и т.д.
Одним словом, в новой обстановке, т.е. в этот переходный период человек оказался обманутым и потерявшим надежду на будущее. Он оказался обманутым, поскольку вместо свободы получил псевдосвободу; вместо участия в управлении страной — ложную демократию; вместо твердых гарантий на социальную защиту — закон джунглей; вместо справедливости — господство сильного над слабым; вместо гарантированного завтрашнего дня — туманные заверения, бесперспективность, безнадежность и отчаяние.
В данной обстановке родился новый, постсоветский человек, которого от атеизма вновь вернули к Богу, однако этот его поворот к Всевышнему — вовсе не результат внутреннего стремления человека к космическому порядку, а безнадежная и обреченная вакханалия утопающего. Этот путь от отрицания Бога до повторного признания Божественного. Однако это не истинная вера, а лишь вновь и вновь — ложная надежда на выживание. Тут мы логично подошли к вопросу, который ставил Семен Франк: «Что это значит, неужели то, что признав ошибочность социалистического пути, христианин был вынужден признать суть буржуазного строя, основанного на наживе и эгоизме?». И он сам же отвечает в форме вопроса — «Не получается ли у нас с христианским мировоззрением явное Requetio ad absurdum?» (Указ. соч. С. 186).
Мы же это рассуждение прокомментируем следующим образом: да, мы впали в абсурд и получили абсурдного человека — человека, [128] которого собственными руками заставили разрушить те ценности, которые делали его человеком; человека, который сам себя разрушил и довел до абсурда свое существование.
Несмотря на то, что индивидуальность советского человека и была заглушена господствующей идеологией коллективизма, человек, как составляющая часть коллектива и общества, все равно оставался человеком. В постсоветском пространстве, в условиях декларирования принципов защиты прав человека, свободы слова и при провозглашении того, что человек (индивид) — выше общества, сам человек, как это ни парадоксально, потерян и, как говорят французы, он стал бесконечно малой величиной (quantite negliquable).
Добавить комментарий