Гуманистические функции философии и социологии в системе «человек - мир»

[48]

Период каждого поворота в истории человечества начинается с переоценки ценностей. Эпохой переоценки ценностей является и современная эпоха, и проблема переоценки ценностей особо остро стоит на постсоциалистическом и постсоветском пространстве. Очевидно, что в эпоху тотального демонтажа социалистической системы и коммунистической идеологии происходит процесс замены существующих ценностей «новыми». Эти «новые» ценности, в сущности, являются ценностями западными. Наше общество в процессе выхода из кризиса было вынуждено постепенно вернуться к им же громогласно отвергнутым традиционным буржуазным ценностям. Этот процесс в различных формах происходит во всех сферах общества.
Какова же сущность западной цивилизации, т. е. того мира, в котором живет человек? Каков сегодняшний человек? На какие ценности он ориентирован?

Современная западная цивилизация — цивилизация, околдованная вещами. Производство вещей и максимальное обеспечение ими людей является главной целью и задачей индустриального общества. Общество, идущее по пути технического прогресса, [49] действительно достигло высшего уровня материально-имущественного могущества, максимального обеспечения материальных потребностей и объявило эти потребности высшей ценностью человеческого бытия.

Могущество, достигнутое путем технического и рационального мышления, доставило человеку новые трудности и поставило перед ним новые проблемы. Ориентация на комфорт, культ материально-имущественного могущества, становление путей рационально_технического мышления в соответствующей социальной среде привели к тому, что человек утратил свое истинное бытие. Он стал потребителем, конформистом, односторонним, «одномерным» (Маркузе) и отчужденным. Человек оторвался от человеческой жизни, он остался одиноким под сводом созданного им же самим сверхкомфортного дворца. В этой обстановке человек потерял всякую веру в высшие ценности. Все это явилось вестником кризиса человеческого бытия. Подобно «коварству разума», подмеченному Гегелем, реализация человеческих целей привела к тому результату, который вовсе не был предусмотрен. За реализацией человеческих целей последовали антицели, за логикой — алогизм, за этическим — антиэтическое, эстетическим — антиэстетическое, культурным — антикультурное и т. д. Естественно, в таких условиях человечество ставит вопрос: что произошло с разумным существом — человеком? Куда идет человечество? Что является смыслом человеческого бытия? и т. д.

Околдованное вещами «превратное» общество нуждается в «превратном сознании мира» (К. Маркс) и создает его. Такой характер западной цивилизации имеет очень глубокие метафизические и мировоззренческие корни, и ответ на вопрос о цели и конечном назначении человеческого бытия нужно искать в понимании, на которое опирается эта цивилизация.

Проблема человека всегда была объектом осмысления разума, но особую остроту она приобрела в современную эпоху. Острота вопроса вызвана множеством факторов, но в основном она связана с техническим прогрессом. Технический прогресс внес существенные изменения во все сферы бытия человека.

[50]

Человек — сложный феномен. У него много аспектов и сторон, которые исследуют разные науки: биология, антропология, психология, этика, эстетика, теология, этнология, политология, экономические и правовые науки и т. д. Особая роль и значение в деле исследования человеческого феномена отводятся философии и социологии. Ставится вполне законный вопрос: почему особая? И ответ на этот вопрос лежит в сущности философии и социологии и их функциях.

Человек — метафизическое и социальное существо. Часто человека считают биологическим существом, но в биологическом аспекте человек принципиально не отличается от других живых существ. Специфика человека состоит именно в его метафизическом и социальном существовании. Метафизический мир человека — это и есть объект философского осмысления, а истинная философия, фактически, является метафизикой. Постановка вопроса о смысле бытия человека представляет собой философскую проблему. Она подразумевает осмысление того, имеет ли смысл существование и предназначение человека. В чем преимущество жизни человека перед его смертью. Нет на свете, наверное, человека, который не размышлял бы над вопросом о жизни и смерти, о неминуемости своего конца. Такие размышления нередко действуют на человека угнетающе. Вот что писал по этому поводу известный русский философ Н.А. Бердяев: «Будущее всегда в конце концов приносит смерть, и это не может не вызывать тоски» 1. Тоска, в сущности, всегда есть тоска по вечности, по невозможности примириться со временем.

На гамлетовский вопрос: «Быть или не быть»? в истории философской мысли существовали разные ответы, как положительные, так и отрицательные, но он всегда оставался нерешенным. Оставался нерешенным не потому, что какому-либо мыслителю не хватало глубины мышления, «могущества мысли» (Гегель), а потому, что он практически неразрешим, и вечно вызывает в человеке метафизическое беспокойство. Вполне справедливо Кант вынес [51] этот вопрос в сферу «вещи в себе» и объявил о невозможности его познания. Не существует никакого рационального основания и оправдания жизни по отношению к смерти, так как она иррациональна, а смысл — рационален 2. Если подлинное философствование начинается с осмысления человеческого бытия и при этом оно не может заявить ничего кроме того, что жизнь человека непознаваема и бессмысленна, не указывает ли все это на то, что философия упразднила саму себя? Ясно, что нет. Постановкой вопроса о человеческом бытии разум осуществил первый философский акт, и, тем самым, философия приобрела мировоззренческую функцию и переориентировала вопрос о смысле бытия человека в направлении поиска вечных ценностей.

Философия, конечно, не дарит нам вечность, но она помогает осмыслить жизнь, помогает найти ее смысл и укрепить дух.

Жизнь человека имеет цену лишь тогда, указывал В.С. Соловьев, когда за ней таится безусловное содержание, когда над ней стоит безусловная цель. Он приходит к выводу о том, что «безусловно необходимы для жизни человеческой убеждения и воззрения высшего порядка, т. е. такие, что разрешали бы существенные вопросы ума, вопросы об истине сущего, о смысле или разуме явлений, и вместе с тем удовлетворяли бы высшим требованиям воли, ставя безусловную цель для хотения, определяя верховную норму деятельности, давая внутреннее содержание всей жизни… Такие общие воззрения существовали и существуют, и притом в двух формах: религии и философии» 3. «Исторически жизнь народов, — подчеркивал В.С. Соловьев, — определяется, прежде всего, их основными убеждениями, их общим мировоззрением» 4.

Поскольку философия есть мировоззрение, т. е. совокупность взглядов на мир в целом и на отношение человека к этому миру, и поскольку сущность философии заключается в осмыслении [52] всеобщих проблем в системе «человек — мир», мы считаем необходимым рассматривать сущность философского мировоззрения так: как стояла данная проблема в истории философского мышления и как она в ней осмысливалась.

В вопросе взаимоотношения научных и мировоззренческих аспектов философии всеобщий интерес представляет анализ эволюции понимания сущности философии Гуссерлем, который в самом начале своей деятельности выступил с тезисом об обосновании философии как строгой науки, а затем, под влиянием происшедших в общественной жизни изменений, склонился к исследованию именно мировоззренческих проблем. «С самого момента своего возникновения, — пишет он, — философия выступила с притязанием быть строгой наукой, и притом такой, которая удовлетворила бы самые высокие теоретические потребности, и в этически-религиозном отношении делала бы возможным жизнь, управляемую чистыми нормами разума» 5.

Конечно, эта претензия не исчезла и тогда, когда религия значительно ограничила свободу научных исследований, хотя, оказалось, ни в одну эпоху философия не могла реализовать эту претензию и не преобразилась в действительную науку. «Признанная учительница вечного дела человечности (Humanitat) оказывается вообще не в состоянии учить; учить объективно значимым образом» 6. Она и не может этого сделать, потому что в ней нет объективно понятых и учрежденных идей, логически твердо установленных и ясных проблем, методов и теорий. Однако это не означает, что философия — неполная наука (неполными являются все науки). Это означает, что философия еще не является наукой. Если в науке всегда существует некое содержание, объем которого постоянно возрастает и которое подвергается критическому анализу, то с философией дело обстоит совершенно иначе: «Все вместе и каждое в отдельности здесь спорно, каждая позиция в определенном вопросе есть дело индивидуального убеждения, школьного понимания, “точки зрения”» 7.

[53]

Гуссерль осознает большое значение научной философии в развитии общества, когда пишет, что «великие интересы человеческой культуры требуют образования строго научной философии» 8, он претендует на то, чтобы произвести переворот в философском образе мышления и превратить философию в строгую науку внедрением феноменологического метода. Но науку Гуссерль понимает не как частную науку. Философия, основанная на данных частных наук, была бы не строгой наукой, а предрассудком. Перенос масштаба научности частных наук на философию он совершенно справедливо называет натурализацией, которая неспособна объяснить явления духовной жизни. Но отрицать значение результатов частных наук для основания научной философии является ошибкой. Подобное нигилистическое отношение философ проявляет к частным наукам, когда пишет, что «физическое естествознание… нигде и никогда не может служить основой для философии» 9. Поэтому философия, чтобы превратиться в строгую науку, должна отмежеваться от частных наук, найти свой предмет и собственный метод исследования. Для превращения философии в строгую науку необходимо также ее отмежевание от философского мировоззрения. Вся традиционная философия, по мнению Гуссерля, была созерцательной, была не наукой, а мудростью, не мировой наукой, а миросозерцанием. Философия нового времени является мировоззренческой и представляет собой творение исторического скептицизма, так как она приписывает действительную ценность только позитивным наукам, и, опираясь на них, пытается удовлетворить нашу потребность во всеобъемлющем познании. Но вопрос о том, насколько философия, «строящая свои здания на основе прочных наук» 10, является научной, по мнению Гуссерля, несущественен. Несмотря на то, что это чувствуют и мировоззренческие философы, они придают большое значение философии, которая в большей степени является созерцанием, чем наукой. Гуссерль далек от нигилистической оценки роли мировоззрения в общественной жизни, но подчеркивает [54] его ненаучность. «Каждая великая философия есть не только исторический факт, она обладает также в развитии духовной жизни человечества великой, даже единственной в своем роде телеологической функцией, а именно — функцией высшего усиления жизненного опыта, образования и мудрости своего времени» 11. В отношении личности мировоззрение является высшей ценностной формой его собственного габитуса (Habitus). Мировоззрение, или та же мудрость, есть существенный момент совершенно конкретного проявления идеи гуманизма. Поэтому все стремятся к тому, чтобы быть более всесторонней, совершенной и опытной личностью во всех смыслах, «…быть возможно более мудрым, а потому и возможно более «любить мудрость». Согласно идее, всякий стремящийся является неизбежно «философом» в самом первоначальном смысле этого слова» 12. Таким образом, философия как мировоззрение имеет большое значение в практической жизни человека, но, если говорить об идее философии, то она не может считаться ценной. Ценность в таком случае может иметь только наука. В традиционном философском мировоззрении они сосуществовали. «Исторические философии, несомненно, были философиями миросозерцания, поскольку над их творцами господствовало влечение к мудрости, но они были совершенно в таких же размерах философиями научными, поскольку в них жила, вместе с тем, и цель строгой научности» 13. Основной причиной непонимания сути философии является неотделимость этих аспектов друг от друга и демонстрация того, что мировоззрение вообще не может быть научным. Поэтому Гуссерль пытается вывести истинную сущность философии из обоснования ненаучности мировоззрения.

«Идея» мировоззрения зависит от эпохи и меняется вместе со временем. Поэтому она по своей сути релятивна, тогда как «идея» науки — вневременна, не ограничена какой-либо зависимостью от времени, от духа эпохи. Так как наши «жизненные цели вообще двоякого рода: одни — для времени, другие — для вечности; одни [55] служат нашему собственному совершенствованию и совер_шенствованию наших современников, другие — так же и совершенствованию наших потомков до самых отдаленных будущих поколений. Наука есть название абсолютных и вневременных ценностей. Каждая из них, будучи раз открыта, с этого момента принадлежит к ценностной сокровищнице всего остального человечества» 14. Поэтому мировоззренческая и научная философии отмежевываются друг от друга как две идеи, которые, конечно, связаны друг с другом, но взаимного смешения не допускают. Первая не является даже несовершенным развитием второй во времени, т. к. пока еще не существует совершенного осуществления второй идеи, т. е. действующей философии как строгой науки. Философия как мировоззрение есть мудрость, и, когда соответствующая ей теоретическая наука укоренится объективным образом, первая потеряет право на существование. «Наука сказала свое слово; с этого момента мудрость обязана учиться у нее» 15, и далее: «Миросозерцания могут спориться, только наука может решать, и ее решение несет на себе печать вечности» 16. Поэтому философия не должна отказываться от стремления к строгой научности, наоборот, она «создана противопоставить себя практическому стремлению к миросозерцанию, как теоретическая наука, и с полным сознанием отграничиться от него» 17, Упрямая попытка обосновать философию как научное мировоззрение, по мнению Гуссерля, может привести к разрушению границы между наукой и мировоззрением и вообще к концу научных устремлений. «Здесь не может быть компромисса, как не может его быть в любой другой науке» 18. Там, где на протяжении тысячелетий величайшие умы не достигли, хотя бы частично, чистого учения в философии, мировоззренческие философы не должны заботиться об окончательном обосновании философии как научного мировоззрения. Они должны отказаться от [56] претензии быть учеными и этим прекратить торможение прогресса философии. Идейной целью мировоззренческой философии остается миросозерцание, которое ненаучно по своей сути. Поэтому мировоззрение нужно рассматривать как «Habitus» и как созданное отдельным человеком, а науку — как продукт коллективного труда поколений исследователей. Отсюда вытекают их отличительные функции и методы изучения. Мировоззренческая философия обучает как мудрость: здесь личность направляется к личности. Наука же безлична: ее исследователю нужен теоретический талант, а не мудрость. «Только тогда, когда осуществятся всецелое разграничение этих двух философий, только тогда можно будет мечтать о том, что философия примет форму и язык науки и признает несовершенностью… именно: глубокомыслие» 19. Глубокомыслие есть дело мудрости, отвлеченная понятность и ясность — дело строгой теории. Если мы хотим утверждения философии как строгой науки, то вместе с теоретическим радикализмом, который, по мнению Гуссерля, представляет собой суть действительной философской научности, мы не должны брать данные заранее, не должны использовать традицию, а должны пытаться найти истинные начала в свободном исследовании самой проблемы.

Поэтому у философии нет права останавливаться до тех пор, пока она не достигнет своих совершенно ясных и очевидных начал, проблем и методов исследования и самого существенного слоя данных предметов, определенных самой сутью этих проблем. Этого, оказывается, можно достичь, если отбросить старые предрассудки и попытаться собственными глазами проникнуть в суть предметов, не отождествлять подобные «предметы» с эмпирическими «фактами» и не быть слепыми по отношению к тем идеям, которые даются нам абсолютно только в форме непосредственного созерцания, или интуиции. Философия как наука об истинных началах должна иметь свой собственный метод. Только в этом случае она сможет превратиться в строгую науку. Методом же, соответствующим такой сущности философии, может быть только [57] метод интуиции, «идеации», или «созерцания сущности» (Weеnachau). Следовательно, философия по своей сути вынуждена двигаться в атмосфере чистой интуиции, и поэтому наше время должно признать, что «не через философию становимся мы философами. Толчок к исследованию должен исходить не от философии, а от вещей и проблем. Философия же, по своей сущности, есть наука об истинных началах, об истоках» 20. Величайшим шагом, который должно сделать человечество на пути достижения строгой научности философии «является признание того, что при философской, в истинном смысле слова, интуиции, при феноменологическом постижении сущности, открывается бесконечное поле работы и такая наука, которая в состоянии получить массу точнейших и западающих для всякой дальнейшей философии решительным значением познаний, без всяких косвенно-символизирующих и математизирующих методов, без аппарата, умозаключений и доказательств» 21.

Таким образом, можно сделать вывод, что Гуссерль продолжает дело, начатое Кантом, и, разграничивая научную философию и мировоззрение, фактически сводит ее к теории познания. Его размышления в этом плане не говорят ничего нового о сущности философии, если, конечно, не принять во внимание его феноменологический метод. Гуссерль не видит возможности обоснования философии как научного мировоззрения, не осознает того факта, что и его мировоззрение точнл так же определено той исторической обстановкой, которая создалась в конце XIX и в начале XX века, когда общественная жизнь поставила на повестку дня гносеологический анализ теоретико-познавательных проблем величайших естественнонаучных открытий: насколько эти открытия революционизировали науки, коснувшись их основополагающих принципов, настолько философские течения этого периода специализируются в гносеологии. Исследование же мировоззренческих проблем считается менее важным занятием. Поскольку сама жизнь ставит два таких требования, постольку и мышление самого Гуссерля определено [58] назревшими задачами эпохи не в меньшей мере, чем раскритикованные им же самим философские системы. Поэтому и сама философия Гуссерля представляется определенной формой мировоззрения. В этом смысле интересен поворот самого Гуссерля и заинтересованность его именно жизненными, мировоззренческими проблемами.

Но до того, как проанализировать под этим углом зрения мысли Гуссерля, не лишним будет вспомнить критику взглядов Гуссерля Л. Шестовым и П. Юшкевичем. Критикуя Гуссерля, Л. Шестов пытается обосновать положение, гласящее, что философия по своей природе не может когда-либо стать строгой наукой, т. к. она построена иначе, чем науки. Игнорирование же этих особенностей приводит к непониманию сущности философами. Еще древние греки заметили, пишет он, что философия есть мировоззрение, что она построена иначе, чем науки. Заметили, но сделали все, чтобы скрыть это, убедить и себя, и других, что философия — это наука, стоящая выше всех остальных, наука, которая может благодаря одному только своему методу разрешить все те вопросы, которые ей подчинены. Философия дает нам истины, в то время, как науки могут дать только взгляды. Однако, по мнению Шестова, мы не должны слепо поддерживать воспринятую от греков веру в то, что «философия своей логической структурой такая же наука, как и всякая другая наука» 22. «Из-за того, что древние, под гипнозом которых мы продолжаем жить и мыслить, и сейчас так настойчиво стремились сделать из философии науку (раг ехсеllеnсе), мы прямо обязаны поставить это утверждение под сомнение» 23. Вместо этого Гуссерль пытается оправдать свой тезис допущением безгрешности и безошибочности разума. Ему кажется, замечает Шестов, что «когда разум говорит ех саthedra, он не может заблуждаться» 24. Он абсолютен и, поэтому, согласно гносеологии Гуссерля, не смиряется ни с каким ограничением его прав, тогда как, по мнению Шестова, [59] основной задачей теории познания должно быть определение того момента, который освободит разум от руководящей роли и ограничит его в правах. По мнению же Гуссерля, основной причиной любой неудачи является именно ограничение самодержавия разума. Для оправдания абсолютных претензий разума Гуссерль обратился к критике релятивистов (психологов), в воззрениях которых он открыл разрушительные внутренние противоречия. Но как случилось, спрашивает Л. Шестов, что такой строгий ученый, каким был Зигварт, не заметил противоречивого характера своей точки зрения. Ведь и ему было хорошо известно, что релятивизм содержит противоречие? И ему бы было приятно заявить, что человеческие истины являются абсолютными, одинаково приемлемыми для бога, ангелов и человека. Но то, что такой большой ученый, который всю свою жизнь посвятил утверждению истины и в конце признал, что истины, в конечном счете, являются только постулатами, по мнению Шестова, имеет решающее значение. Хотя Зигварт не довел до конца свою точку зрения. То, что он сказал, означает «утверждать, что за известными пределами кончается компетенция разума и вступает в права какая-то новая власть, ничего общего с разумом не имеющая, и что мы, люди, каким-то образом это чувствуем даже здесь, в нашей эмпирической вере» 25. Такого вывода он не сделал, как не сделал его И. Кант. Заключение И. Канта, что метафизика не является наукой, в сущности, только по недоразумению считалось и считается опровержением метафизики. Это должно было быть сказано в ее защиту 26. Метафизика и естественные науки потому и обладают точностью и всеобщностью, что они действуют слепо и подчиняются слепым предпосылкам, «метафизика же еще пока свободна, оттого она не может и не хочет быть наукой, и стремится быть независимым знанием» 27.

Все силы человека как существенного существа направлены на постижение космоса, простого порядка закономерностей мира, т. к. хаос неприемлем для общественной жизни людей. Все они считают [60] создание свободной точки зрения о природе научным грехом. Однако, по мнению Шестова, такая позиция правильна до тех пор, пока в человеке побеждают центростремительные силы, пока он желает во что бы то ни стало познавать, пока все его интересы связаны с эмпирическим миром, и пока истина предстает перед ним такой, у которой конечная основа — в очевидности, благодаря чему она становится убедительной для всех людей. Но при этом бесспорно и то, что в человеке живы и центробежные силы, правда, будто бы невидимые и настолько редкие, что «своим проявлением нарушают и даже искажают тот заведенный людьми порядок жизни, который нам представляется установленным самой природой космосом — мы поражаемся и удивляемся, точно на наших глазах происходит нечто сверхъестественное» 28.

Для человека существенно именно это сверхъестественное, и когда его касается легкое дуновение смерти, он напрягает все силы, чтобы избежать принятые за вечные границы периферии и нарушить иллюзию единства сознания и очевидности, чтобы уйти по ту сторону истины и ошибок. Таким образом, существует некая большая тайна человеческого бытия — смерть. Соответственно «философы имеют только одну задачу: готовиться к смерти и умирать» 29. Вследствие этой особенности «философия уже не хочет и не может быть строгой наукой, накопляющей истины, которые, в силу своей очевидности, должны стать рано или поздно убедительными для каждого человека» 30. Таким образом, по мнению Шестова, «истинной» особенностью философии является то, что она не хочет быть истиной «для всех». Пора людям пробудиться от рациональных снов, «мир потрясают такие события, — пишет он, — которые не вмещаются в рамки “идеальных” закономерностей. Большие события были и раньше, но желание спокойного и определенного существования и все “Memento mori” слегка тревожило людей». И все же, по мнению Шестова, рационализму со всеми его аргументациями из следствий и угрозами сумасшедшего дома, [61] «не дано заглушить живущего в людях смутного чувства, что последняя истина, та истина, которую наши прародители так неудачно искали в раю, лежит по ту сторону разума и разумом постижимого и что найти ее в том мертвом и неподвижном мире, в котором только и умеет властвовать рационализм, невозможно» 31.

Таким образом, Шестов отрицает возможность философии как науки и подчеркивает ее мировоззренческую сторону, в которой выражены субъективные отношения человека к миру. Для философии как мировоззрения существенно не научное осознание взаимоотношения мира и человека, а вера, которая связывает человека с неосознанной сутью мира. Вслед за Кантом, Шестов отрицает роль научно-теоретического познания в выработке мировоззренческих идеи и идеалов. Оба взгляда — односторонние, и ни один из них не может дать истинного понимания философии, так, чтобы признание одного аспекта не вызывало бы отрицания второго — и наоборот. В действительности, оба мыслителя одинаково разъясняют философское мировоззрение как субъективный феномен, но оценивают его по-разному.

Критику взглядов Гуссерля на основе иррационализма мы встречаем также у П. Юшкевича, который выделяет философию как мировоззрение и отрицает ее научный характер. По его мнению, Гуссерль ошибочно ищет ключ к сущности философии «в чистой воле познания», в то время как ее с успехом можно отыскать, оказывается, только в сфере чувства и воли. Это, оказывается, единственный правильный путь понимания сущности философии. Загадкой он считает не тот факт, что философия, несмотря на двухтысячелетнюю историю, не смогла сформироваться в строгую науку, а то, как преподнести ее в качестве образно-эмоциональной реакции на «все» в виде особого познания, или как художественные, этические и вообще мировоззренческие эмоции превратить в познавательные отношения.

В противоположность взглядам Гуссерля, П. Юшкевич подчеркивает, что «философия (как миросозерцание) совсем не наука, [62] а только наукообразна, и в своем развитии подчиняется поэтому совсем иной закономерности, чем развитие науки» 32. При оценке философских систем действуют те же законы развития эмоционального эффекта, что и при оценке литературных течений, а они в корне отличаются от существующих в науках законов накопления знания. Если развитие знания — это суммирование, расширение и умножение уже имеющегося знания, то в развитии эмоций кардинальную роль играет закон контраста, который больше напоминает вычитание, чем накопление и сложение, замечает он. Нельзя говорить, что нам наскучила теория Ньютона или дарвинизм, но можно сказать (и это понятно), что надоели гегельянство, материализм, романтизм.

Вследствие мировоззренческого характера философии она отрицается как теоретическая наука, но Юшкевич хорошо видит, что философия каким-то образом связана и с наукой, имеющей целый ряд источников «и самой наукообразностью и наличностью в философии в узком смысле слова — теорию познания, с которой она связана многими нитями, и всей исторической традицией, свидетельствующей о постоянном взаимном проникновении философии и науки, и «философским», т. е. обобщающим, синтезирующим характером науки и многими другими причинами. Но это все-таки иллюзия» 33.

Таким образом, научный характер философии, оказывается, был просто иллюзией, т. к. она выражает субъективные отношения человека к миру. Поэтому философские мировоззрения являются не выражением объективного бытия, а объективацией субъективного темперамента. Они представляют собой в большей степени выражение самосознания человека, чем сознание мира. Люди, оказывается, думают, что в своем отношении к миру выражают объективный мир. Если бы и у арфы было сознание, пишет он, то и она изданный ею звук приписала бы миру. Такой же арфой, оказывается, являются и философы, когда бытие «играет» на их душе [63] постоянно одну и ту же мелодию; они не могут не приписать эту космическую мелодию самой вселенной. Она невольно «объективирует» свою реакцию «на все» и свой вечный, внутренний свет неосознанно считают солнечным светом самого мира. Поэтому философские мировоззрения эквивалентно ценны и в отношении к миру, и в отношении друг к другу. Постановка вопроса об истинности и ошибочности философского мировоззрения лишена смысла, т. к. формально они одинаково истинны. Философские мировоззрения истинны лишь применительно к своим исходным предпосылкам, т. е. «к тем несводимым друг к другу видениям мира, которые, подобно характерам или темпераментам, проводят резкие грани между людьми. Философские системы истинны не по отношению к миру, а по отношению к известным типам реакции на вселенную» 34. Таким образом, целью философского мировоззрения является не познание объективных закономерностей отношения человека к миру и научный анализ тех взаимоотношений, в которых человек отчужден от своей сути, а возможно более полное выражение типично субъективных отношений к миру. Соответственно, философия не есть теория о мире и человеке, об их взаимоотношениях, а «исповедь интимного «Я», принявшая форму повествования о мировом «Всем»» 35. Таким образом, философское мировоззрение, с точки зрения научности, есть иллюзия, псевдонаука. Однако это не означает отрицания ценности философского мировоззрения, наоборот, согласно Юшкевичу, философия ценна как мировоззрение, а не как наука. Осознав эту свою иллюзорность, она лишится своей призрачной научности и превратится в космическую поэзию. Оказывается, философия только тогда может превратиться в науку, когда люди будут лишены чувств и превратятся в мыслящие машины, «обо всем будут судить, все будут объяснять more geometrico или вообще more scientifico» 36. Но пока этого не произошло, не пропадет [64] желание философского мировоззрения преодолеть печалящее человечество духовное раздвоение. Счастливое будущее человечества во многом зависит от выработки такого мировоззрения, в котором воссоединятся «мудрость змеи» и «детская чистота». Если этого не произойдет, человечеству угрожает роковое «или-или»: или возвращение разума к варварству, или медленная смерть от яда нигилизма. В конце он высказывает веру в то, что произойдет примирение противопоставлений «разума» и «сердца», и между ними будет достигнут необходимый синтез, но ни о пути, ни о средствах осуществления этого Юшкевич ничего не говорит.

Проанализированная критика взглядов Гуссерля справедлива только в той мере, в какой она подчеркивает однобокость сведения сущности философии к науке и отказа от исследования мировоззренческих проблем. Но однобоки и взгляды самих Л. Шестова и П. Юшкевича. Фактически, отрицанием научности они сводят философию к индивидуальному мировоззрению, выражающему только индивидуальные реакции личности. Правда, всякое философское мировоззрение содержит социально-эмоциональный подтекст, но сводить его полностью к этому невозможно. Это ошибка того же типа, что и тенденция видеть в философии только науку и игнорировать то, что она является самосознанием культуры и, поэтому, самосознанием определенной эпохи, мировоззрением определенных социальных классов, дающим им ориентиры социального поведения.

Такая природа философии становится ясной и для самого Гуссерля, который под влиянием глубоких сдвигов, происшедших в обществе, склонился именно к анализу мировоззренческих проблем. Он даже стал сомневаться в признании философии как строгой науки. «Философия, — пишет он, — как наука, как серьезная, строгая, именно аподиктически строгая наука — утраченная мечта» 37. Однако это не означает, что человек, мотивируясь этим, откажется от философии: кто однажды вкусил ее плоды, тот не сможет [65] равнодушно отказаться от нее, т. к. философия есть необходимый и высший атрибут, она должна давать людям ориентиры, которые помогут им выйти из жизненных кризисов. Причину кризиса современного общества Гуссерль видит в кризисе европейской науки и в нежизнеспособности построенного на этой основе позитивистского мировоззрения. «В наших житейских несчастьях — так мы понимаем — эти науки ничего нам не могут сказать. Они исключают именно те принципиальные вопросы, которые в это горемычное время для брошенных на произвол судьбы людей имеют важное значение: это — вопросы смысла и бессмысленности всего человеческого бытия» 38. Ответ на подобные вопросы не могут дать и науки о духе, так как, превратившись в науку фактов, они исключают ценностные отношения, и, следовательно, они бессильны что-либо сказать людям о разумности в неразумности их поведения. Ответы на подобные вопросы должна дать философия, которая будет в состоянии внедрить представления о всевозможных видах бытия и дать людям определенные ориентиры в их свободной деятельности. Таким образом, философия должна быть исследованием проблемы не только объективного, но и субъективного бытия, которое не исключало бы из рассмотрения проблемы разумности или неразумности, гуманности или негуманности, одним словом, мировоззренческие проблемы, а пыталась бы их анализировать.

Сказанное не надо понимать так, будто бы Гуссерль говорит о возможности научного мировоззрения. Наоборот, он подчеркивает личностность и субъективность, отрицает возможность научно-философского мировоззрения. Оказывается, мировоззрение необходимо ведет к трансцендентному, к некоему как теоретически непознаваемому, так и практически недостижимому. Человек может только иметь о нем представление «со своего места, с горизонтов своего познания и чувства и, в то же время, сформулировать путь веры, который, как его мировоззрение, дает личностную очевидность для руководящих норм поведения предчувственного-верованного абсолюта (geahat-gegeaubten) и для предвидения» 39. [66] Такой образ поведения существует не только для индивидов, а для целых групп людей, которые несут его в себе как правила общего поведения. Вследствие этой особенности он носит субъективный характер. «Следовательно, заключает Гуссерль, мировоззрение, по существу, является индивидуальным произведением (leistung), одним из видов личной религиозной веры, которая отличается от традиционного откровения только благодаря тому, что у нее нет претензии на безусловную, обязательную для всех людей, справочную (vermittelnde) истину. Как невозможно существование научной истины об абсолюте, так же невозможно обоснование обязательной мировоззренческой истины для всех людей» 40.

Таким образом, независимо от того, что Гуссерль признал приоритет исследования мировоззренческих проблем в философии, он все же сохранил субъективное понимание мировоззрения, тезис о невозможности философии, как научного мировоззрения. Теоретики не могут представить себе мировоззрение человека, если оно не направлено на некий абсолют или трансцендент, на некое сверхъестественное существо, не могут представить, что для человеческого мировоззрения, в первую очередь, могут представлять интерес взаимоотношения человека и окружающей действительности, объективного мира и человеческих идеалов, сущего и должного — и объективный анализ этих отношений. Безусловно, науки не могут дать мировоззрения и не претендуют на это. Физика или история не могут дать человеку исчерпывающего знания о мире и самом себе, не могут дать ориентиров социального поведения. Это — призвание философии не как теории познания или как метафизики, а как самой синтетической формы духовного человеческого поведения, которая может дать единую систему рассмотрения взаимоотношений мира и человека таким образом, чтобы определить в ней идеалы и ориентиры человеческой деятельности. Но для успешного осуществления этой миссии философия должна опираться на результаты как научного познания, так и духовно-практического освоения действительности, должна органически объединять в себе [67] как научно-теоретические, так и ценностные мировоззренческие аспекты; и в какой степени она в состоянии выполнить это объективно, в такой степени она и будет мировоззренческой наукой и научным мировоззрением.

Теперь рассмотрим сущность гуманистической функции социологии. Гуманистический характер социологии надо искать в ее функциях. Основная функция социологии — социальная диагностика и социальная терапия. Социология, на основании социальной симптоматики, должна поставить точный диагноз социальных болезней, социальной патологии и, на основании этого диагноза, наметить пути и методы исцеления, вследствие чего станет возможным преодоление социальной патологии.

Человек — социальное существо и живет в социуме. В социуме реализует он свои сущностные силы. Именно в здоровом обществе обретает человек такое существование, которое соответствует его сущности. Именно несовместимость сущности и существования и есть основной показатель отчуждения человека, его болезненного состояния. Человек тогда является действительным, когда он обладает соответствующим своей сущности существованием. Именно категория действительности и есть «непосредственное единство сущности и существования» (Гегель).

Социум — ансамбль сложных структур, созданных людьми и воздействующих на людей. Они определяют положение человека в социуме, но какими же должны быть эти социальные структуры? Каким образом должны быть определены параметры структуры, чтобы стало возможной максимальная реализация разумных сущностных сил человека? Основная задача социологии — дать ответы на эти вопросы, и именно в этом должна проявиться ее гуманистическая функция. Если социология в своем действии будет опираться на подлинную философию, то она сумеет реализовать свою гуманистическую функцию. Философия должна указать социологии стратегическое направление исследования, создать идеальную модель социума, определить ту систему ценностей, осуществление которой в социуме должна взять на себя социология. Предмет исследования и философии, и социологии — человек, но философия [68] его рассматривает со стороны сущности, а социология — со стороны существования. Философия отвечает на вопрос, каким должен быть человек. А социология — каков человек в своем существовании. Философия в отношении социологии выполняет функцию путеводителя, она указывает социологии путь и направление. Только после выполениия философией своей задачи, социология должна начать осуществлять программу, основанную на философском мировоззрении.

Оснований для такого вывода немало. Действительно, в философских концепциях прошлого, начиная от Платона и Аристотеля, и вплоть до Фихте, Гегеля, Маркса, и в концепциях многих современных философов мы находим в качестве составной части систему взглядов на социальное устройство с довольно-таки подробными рекомендациями для практических социальных действий.

Одной из важнейшей мировоззренческой функцией философии является социально-аксиологическая функция, заключающаяся в разработке представлений о таких ценностях, как Справедливость, Истина, Добро, Красота; сюда же относится и формирование представлений о социальном идеале.

Вопрос об этом идеале оказывается тесно связанным с вопросом о характере взаимоотношений философии и социологий 41.

Уже в начале XX века в философии была осознана необходимость размежевания философии и теории социального устройства. Важный вклад в прояснение этого вопроса внес П.И. Новгородцев. Имея в виду функции философии, он писал: «В содержание общественной философии вовсе не могут войти ни построения абсолютно гармонических «последних» состояний, ни представления о переходе к этим сверхприродным нормам жизни. Общественная философия должна указать путь к высшему совершенству, но определить этот путь она может лишь общими и отвлеченными чертами. В этом могут признать ее неполноту и границы, но, прежде всего, она сама должна с ясностью представить себе эту границу, чтобы не впасть в недоразумения и ошибки» 42. Функции философии [69] состоят лишь в разработке общественного идеала, который и может быть положен затем в основу самых разных конкретных представлений о социальном устройстве. «Оставаясь на полке чисто философского анализа, далее этого определения идеала как вечного требования идти нельзя» 43. «Философское разрешение этой проблемы не может иметь в виду указания конкретной программы действий» 44.

Социальный идеал, как отмечал П.И. Новгородцев, имеет свои корни в живой человеческой личности. Этот идеал устанавливается философией в связи с основной нравственной нормой, каковой является понятие личности в ее безусловном значении и бесконечном призвании. В силу безусловности своего значения личность представляет ту последнюю нравственную основу, которая прежде всего должна быть охраняема в каждом поколении и в каждую эпоху как источник и цель прогресса, как образ и путь осуществления абсолютного идеала.

П.И. Новгородцев указывает: «Безусловный принцип личности с необходимостью приводит к идее всечеловеческой, вселенской солидарности… Общественный идеал можно определить как принцип свободного универсализма» 45.

В этой формулировке общественного идеала содержится гораздо больше смысла, чем в иных конкретных планах. «Здесь нет картины законченного счастья, нет осуществленной гармонии душ, но зато даны вечные предсказания, намечающие путь для бесконечных стремлений. Это — идеал не только демократический, но и вселенский, идеал общечеловеческого объединения и всемирного равенства и гражданства» 46.

Данный анализ проблемы общественного идеала позволяет нам достаточно четко уяснить себе то значение, какое имеет философия для социологии в своем социально-аксиологическом аспекте.

[70]

Социология — позитивная наука и ясно, что она имеет собственные ресурсы для осуществления своих задач. Надо отметить, что сегодня она не выполняет свою функцию. Социология совместила функции мировоззрения и идеологии. Сегодня она исследует не общественное мнение, а, исходя из узко партийных интересов, сама создает общественное мнение. Несомненно, такая социология не выполняет и не сможет выполнять гуманистическую функцию.

Социология оторвалась от философии, более того, принадлежащее философии место «весьма нагло заняла социология» (проф. Н. Кварацхелия), и это не случайно. Философия потеряла свою функцию. Техническое и рациональное мышления довели до минимума необходимость в философии. Любовь к мудрости была заменена любовью к приспособлению. Социология более удачно произвела рационализацию социальной сферы, для нее абсолютно лишним стало глубокое метафизическое (философское) осмысление мира. Социология, разлученная с мудростью философии, выбрала ту форму социальной организации и управления, которая рационально обеспечивает приспособление человека к социуму. Безличный, строго регламентированный бюрократический аппарат формирует «человека организации», для кого чужды разумные и духовные ценности. В конечном счете, формируется то новое «Я», которое своим конформистским самосознанием соответствует социуму. Человек лишен индивидуальности, морального выбора и ответственности. Нигилизм по отношению к философии приобрел всеобщий характер, выражаемый формулой «Зачем нужна философия» (Т. Адорно).

Альберт Швейцер одним из первых заметил эту тенденцию и предсказал ожидаемый результат. Он первый увидел гуманистическую функцию философии и поставил вопрос о полной ее реабилитации. Философия, указывает А. Швейцер, занималась в эти десятилетия всем, но только не культурой. Она, невзирая ни на что, продолжала тратить усилия на выработку рационалистического всеобъемлющего мировоззрения в уверенности, что оно поможет решить все проблемы. Философия не задумывалась над тем, что мировоззрение, зиждящееся только на истории (политике) и [71] естественных науках и, соответственно, лишенное таких качеств, как этичность, всегда будет оставаться «немощным» мировоззрением, которое никогда не сможет породить энергию, необходимую для обоснования и поддержания идеалов культуры. «В итоге, философия так мало уделяла внимание культуре, — отмечает А. Швейцер, — что даже не заметила, как и сама вместе со своим временем все больше сползала к состоянию бескультурья. В час опасности страж, который должен был предупредить нас о надвигающейся беде, заснул» 47.

Одним из важнейших противовесов негативным тенденциям в обществе, ведущим к его дегуманизации, по А. Швейцеру является философия, причем не всякая, а та, которая наполнена глубоким этическим содержанием. Мировоззренческие (в подлинном смысле слова) идеи «заключают в себе все, что мы можем думать и предполагать о смысле нашего существования и назначении человечества; они дают нашему бытию направление и сообщают ему ценность» 48.

Учитывая уроки прошлого, А. Швейцер заявил: «Для общества, как и для индивида, жизнь без мировоззрения представляет собой патологическое нарушение высшего чувства ориентирования» 49. Таково существо гуманистической функции философии.

Истинная философия постоянно сталкивается с тем, что социальная дейстительность расходится с идеалами. Размышления над социальной действительностью, ее сопоставление с общественным идеалом приводят к интерпретации и критике этой действительности, с желанием ее изменить. Философия критична по своему существу. Стремясь путем теории вскрыть, разрешить эти противоречия, философия всегда несет в себе критический заряд. «Основой и сущностью критической работы философа является обнаружение и раскрытие противоречий, несоответствия между принятой системой понятий и ценностей и тем содержанием, которое в них вносится новым этапом развития мировой истории… Критикуя идеи [72] старого мира, философ критикует — вольно или невольно — сам этот мир» 50.

Знание философии, в том числе и требований к познанию, способствует формированию у человека важных качеств культурной личности, ориентации на истину и доброту. Философия способна помочь человеку преодолеть узкие рамкиы обыденного типа мышления.

Одним из показателей высокой культуры мышления является способность субъекта не обходить познавательные противоречия, тем более не пасовать перед ними, а стремиться их разрешить, преодолеть, актуализируя имеющуюся частную научную информацию и философские категории, проявляя при этом самостоятельность и нестандартность подхода. Диалектическое мышление всегда стремится к разрешению реальных противоречий объекта и на этом пути проявляет свой творческий, антидогматический характер 51.

В заключение можно отметить следующее. Среди функций философии приоритетной значимостью для проблемы человека обладает гуманистическая функция. Нам хочется закончить эту статью тезисом известного русского философа В.С. Соловьева. Он спрашивает: что же делала философия? И отвечает: «Она освобождала человеческую личность от внешнего насилия и давала ей внутреннее содержание. Она низвергала всех ложных чужих богов и развивала в человеке внутреннюю форму для откровений истинного Божества… Она делает человека вполне человеком… Философия, осуществляя собственно человеческое начало в человеке, тем самым служит и божественному, и материальному началу, вводя и то, и другое в форму свободной человечности. Так вот, если кто из вас захочет посвятить себя философии, пусть он служит ей смело и с достоинством, не пугаясь ни туманов метафизики, [73] ни даже бездны мистицизма; пусть он не стыдится своего свободного служения и не умаляет его, пусть знает, что, занимаясь философией, он занимается делом хорошим, великим и для всего мира полезным» 52.

Лучше и яснее не скажешь!