А.М. Бакунин. Возвращение в Россию

Пути сближения России и Запада сложны и бесконечны: «им не сойтись никогда». Поэтическая формула Киплинга пока подтверждается всем ходом истории и каждым эпизодом в отдельности.

Век Просвещения –время, когда, казалось, сближение было особенно сильным. Оно было заявлено в качестве государственной программы и поддерживалось официальной политикой, начиная с Петра I. Вместе с тем, по мере сближения, обнаруживалось некое коренное расхождение, а в самом расхождении прослеживаются связи, возникшие в результате усвоения и адаптации идей западноевропейской культуры.

Александр Михайлович Бакунин — третий сын Михаила Васильевича Бакунина, действительного статского советника, вице-президента камер-коллегии и Любови Петровны Бакуниной, рожденной кж. Мышецкой — с девятилетнего возраста жил в Европе. В 1781 г. он был назначен актуариусом Коллегии иностранных дел в Турине 1, а затем служил переводчиком при императорских миссиях в Турине и Флоренции. В эти же годы он учился на философском факультете Падуанского университета. Предметом его занятий стала натурфилософия: в 1789 г. он защитил диссертацию по гельминтологии на латинском языке и получил звание доктора философии. 4 июля 1789 г. он был причислен к членам-корреспондентам Туринской королевской академии наук. 14 июля 1789 г. в Париже пала Бастилия. По семейным преданиям, именно в это время Бакунин оказался во Франции и был свидетелем начала революционных событий. Другой источник указывает на то, что он стал очевидцем кровавых событий в Неаполе 2. Прямым свидетельством в пользу первого предположения являются следующие строчки из поэмы «Осуга»:

«Страна драчливых петухов» — это, безусловно, Франция.

Нам почти ничего не известно о взглядах А.М. Бакунина в более раннее время, т.е. в годы, предшествовавшие Великой Французской революции. Позднее он будет так вспоминать о своем отношении к происходившему: «Я был в Турине, когда государственные чины по совету слабоумного министра Вержена и предателя Некера собирались во Франции 4. Все журналы, все частные письма обнаруживали общий восторг, общее надеяние, общее нетерпение озариться необъятною массою света, которая непременно излиет на всю Францию лучи незыблемого благоденствия — и можно ли было ожидать иначе от совокупления просвещеннейших голов всего Государства?» 5 Этот оптимизм, столь характерный для просветительских убеждений, в основе которых лежала идея общественного прогресса, разделял, как следует из дальнейшего текста, и сам А.М. Бакунин. Но в XIX в. он вступает убежденным противником любых социальных потрясений. Обаяние европейской общественной мысли навсегда померкло для А.М. Бакунина 6 — все его дальнейшее творчество и вся его жизнь — свидетельство тому. Впрочем, ум его сформировался под влиянием философии Просвещения, он усвоил основные понятия, терминологию просветительства и уже не мог отказаться от них. Не будучи приверженцем просветительских доктрин, часто полемизируя с ними, А.М. Бакунин в своих сочинениях и письмах находится в кругу проблем, поставленных Просвещением.

С работами французских просветителей Бакунин, проведший молодость в Европе, владевший европейскими языками, конечно, был знаком 7. Прямым доказательством тому является его письмо к А.Н. Оленину, в котором содержится рассуждение о современной философии, о роли и сущности просвещения 8.

«Философское» письмо — назовем его так условно — не датировано, однако анализ его содержания позволяет высказать определенные соображения относительно времени его написания. Прежде всего, в нем содержится образное определение исторического момента: «Не лучше ли, — пишет Бакунин, — при свете зарева от пожара всей Европы найтить в самой России прочные материалы будущего ее благосостояния» 9. В то же время в качестве российских героев, сравнимых с героями Греции и Рима, в письме названы «Гермогены, Минины и Пожарския», а не герои войны 1812 г. Тот же, но расширенный перечень содержится в историческом «Предисловии» к проекту «Условие помещика с крестьянином», написанном А.М. Бакуниным в конце 1802 — начале 1803 г. 10 Таким образом, логично предположить, что письмо написано во время не докатившихся до России войн, которые Франция вела в Европе в самом конце 1790-х — начале 1800-х годов, а точнее — в январе-феврале 1803 года. Основная мысль, заключенная в «философском» письме А.М. Бакунина к А.Н. Оленину: «просвещение не иное что как благосостояние народа « (л.6 об.). «Не просвещение от наук бывает, а успехи наук от просвещения», — утверждает Бакунин. Эта формулировка прямо противостоит известной идее Руссо, о том, что просвещение должно предшествовать вольности 11, — идее, столь популярной в среде просвещенных консерваторов. Так, И.Н. Болтин в «Примечаниях» на историю Леклерка. пишет: »Прежде должно учинить свободными души рабов, говорит Руссо, а потом уже тела. Мудрому сему правилу последует Великая Екатерина… <…> Не на иной конец устрояются, по высочайшей ея Воле, по всему Государству училища для нижних чиностояний, дабы приуготовить души юношества в них воспитываемаго, к восприятию сего великаго и божественного дара; дабы учинить их достойными вольности и способными к снесению ея. Не могу сказать которое из двух благодеяний есть вящее: то ли чтобы дать вольность рабу, или то чтоб открыть ему таинство учиниться счастливым» 12. Ту же идею, как известно, отстаивал М.М. Щербатов, полагавший, что невозможно изменить нравы и обычаи столь быстро, как законы, и, следовательно, нельзя спешить с учреждением новых законов в пользу крестьянства, которое не сможет ими разумно воспользоваться 13. К той же мысли склонялся Н.М. Карамзин: «Для истинного благополучия землевладельцев наших желаю единственно того, чтобы они имели добрых господ и средства просвещения, которое одно сделает все хорошее возможным», — пишет он в статье «Письма сельского жителя» 14. Схожие рассуждения находим в письме Александра Тургенева к В.А. Жуковскому из Геттингена в 1806 г: «Покуда крестьяне сами без всякого шума не снимут с себя цепей, которые они сами на себя наложили (ибо дворяне не насильством присвоили себе право сие), до тех пор им рабство — драгоценный дар. <…> Если народ русский взойдет сам собою на ту степень нравственности, которая нужна для народа свободного, то цепь рабства, как оболочка зрелого плода, сама собою падет с него» 15.

Позиция А.М. Бакунина принципиально иная: освобождение и улучшение нравов, просвещение должны сопровождать друг друга. «Познания и науки сугубят счастье счастливых, — пишет он А.Н. Оленину, — но в бедствиях они становятся бесполезными, выходят из употребления и теряются как иглы, когда шить нечего» 16. В письме развернута целая система доказательств того, что ученость, грамота не делают человека счастливым: «Не грамота ли просветила разум последователей еретического учения Лютера и Кальвина? Казалось бы так, но грамотеи наши чухонцы, такие ж еретики, ни умнее, ни трудолюбивее, ни счастливее безграмотных наших православных поселян» 17. Бакунин убежден, что все философские системы не способны помочь человечеству, а просвещение заключается в «нравственном и физическом здоровье народов». «Таким образом просвещены были некоторые округи Швейцарии, пока французская революция, скорбя о невежествах людских, не озарила их палящим светом своей философии», — замечает он 18. В письме упоминаются имена знаменитых просветителей: Монтескье, Бентама, Гельвеция, Вольтера, Руссо, Рейналя — и отвергаются их претензии на приближение к истине: «Философы и ханжи напрасно друг на друга злятся. Не с равным ли усердием они безобразят истину и бредни свои выдают за ее именныя указы? <…> Прологи и системы не равно ли укореняют невежество?» 19

Предубеждение против философских систем носило у Бакунина стойкий характер. В то же время в упомянутом письме к А.Н. Оленину затрагиваются многие просветительские идеи и проблемы: влияние климата на сознание народа, значение народных предрассудков, вопросы веры и безверия, значение и ценности национальной культуры, не имеющей нужды в подражании. Эти же идеи нашли отражение в других творческих опытах А.М. Бакунина. В архиве Бакуниных, хранящемся в ИРЛИ, находятся его «Письма», первое из которых помечено: «К Н.А.Л.», что может быть расшифровано как «К Николаю Александровичу Львову» 20. Перед нами философские письма — жанр, который впервые начали разрабатывать французские просветители: Монтескье («Персидские письма»), Вольтер («Философские письма»). В «Письмах к Львову» А.М. Бакунин пространно рассуждает о культуре Просвещения и, обнаруживая прекрасное знакомство с творчеством европейских просветителей, ведет с ними откровенную полемику по многим проблемам. «Философские» письма А.М. Бакунина запечатлели склонность автора, порицающего философские системы, к метафизическим спорам. Так, письмо «О садах», являясь ответом на вопрос корреспондента «почему не разведет сада» в Премухине, обнаруживает влияние идей Руссо и включает изложение взглядов автора на взаимоотношения природы и искусства. Вспоминая Италию, А.М. Бакунин утверждает, что красотою своих волшебных мест она обязана не искусству, а природе. Искусство же «сколько возможно было задавило природу <…> Столь же прилично лавровому дереву вырастать ширмою, как человеку быть копною…» (л.2). В России же регулярные сады представляются ему «похожими на кладбища вкуса и природы»: «Черныя, колкия и неподвижныя ели стеною, липы шапочками и грибами, березы верстами согласились лишать гуляющих утешительных солнечных лучей в нашем строгом климате» (л. 2 об.). Английские сады, сопроводив это название эпитетом «мнимые», Бакунин называет нелепостью, ибо это тоже — искусство. Он вспоминает, как разводили такой сад на вилле Боргезе под руководством пейзажиста Моора: «на горке насыпной выкопано было озерцо, посреди коего на зеленеющей в виде острова кучке поставили мраморную Ескулапову статую. Замысловатая выдумка! оросить подножие бога здравия гнилою водою, в коей плавало несколько диких уток с подстриженными крыльями. Рим был виден оттуда, и один купол церкви Св. Петра уничтожал все «вероподобие Моорова порождения» (л. 2 об.). Итак, ни противоречие природе, ни рабское подражание ей не могут, по мнению Бакунина улучшить ее. Сделать это можно лишь обработав свои земли, заведя леса и выстроив деревню, которая стала бы «предисловием саду».

В письмах «О климате» и «О народном характере» А.М. Бакунин спорит с Монтескье, развертывая пространную систему доказательств независимости народных нравов от климата, возможность появления и в суровом климате выдающихся ученых и государственных деятелей. Философские системы, по мнению А.М. Бакунина, часто оказываются удивительно схожи с предрассудками, которые они порицают, а «из разных характеристических описаний разных народов основательнее можно заключить о предубеждениях (выделено мною — Л.А.) писателя, нежели о свойстве описываемаго им народа» (л.11). Уже в к А.Н. Оленину прорывается раздражение Бакунина против европейских философов, которые, ничего не зная о России, берутся важно судить о национальном характере русских: «Счастлив ли будет народ наш, когда узнает, что у русских душа в спине (Montesquieu), что Петр Великий был только искусный плотник (Frederic II), что добро все то, что любо, а худо все то, что не любо (Bentham), что злейшие враги отцу дети (Helvetius), что вера не иное что, как фокус покус (Voltair), что все государи суть похитители (J.J. Rousseau), что рабы имеют неоспоримое право душить господ своих (Raynal) и пр.» 21 «Мелкотравчатые мудрецы, — пишет он в письме «О народном характере», приводя примеры из сочинений Гельвеция, Монтескье, Руссо, Вольтера, Фридриха П, Кондильяка и др., — постарались <…> нам и Европе возвестить, что мы народ грубой, суеверной, свирепой, распутной, ослушной, лживый, коварной, хищный, пьяный, ленивый, пужливой и подлой» (л.10) 22. Автор сравнивает представление просвещенных европейцев о России и русских с расхожим мнением (предрассудком) русских о глупости, лености, злости и упрямстве чухонцев. После смерти Екатерины П Павел I «почти невольно», — вспоминает Бакунин, — вызвал его из сельского уединения в Гатчино и вручил ему на некоторое время «участь чухонцев Гатчинского уезда». «Я думал, что я с ними пропаду, что принужден буду прибегать к самым крутым средствам по примеру своих предшественников». Однако нашел, что они понятливы, прилежны, тихи и послушны.

Внимание Просвещения к проблемам национального характера народов, национальных культур тесно связано с интенсивным изучением истории, собиранием документов и различных материалов, их публикацией. Как известно, полемика по вопросу понимания русского национального характера и русского средневековья французскими просветителями и историками велась А.Н. Радищевым, Н.М. Карамзиным, И.Н. Болтиным, Н.И. Новиковым. По мнению А.М. Бакунина, национальный характер трудно определить, пользуясь неким одним заданным критерием. На севере, «между прочих несовершенств природы, рождаются… Петры Великие, Густавы, Линнеи, Ломоносовы» (л.5), — замечает Бакунин, а недостатки, как и достоинства, присущи всем народам: «Все добродетели и все пороки без изъятия, как все болезни и все степени здоровья равно принадлежат природе человеческой и, <…> вопреки всех философических, климатических, физиологических и политических рассуждений, пороки никак и никогда не могут быть отличительной принадлежностью целого народа…» (л.11)

Менее всего, считает Бакунин, достоинства национального характера связаны с уровнем просвещения. «Русский народ, — пишет он, — догадлив, терпелив, добр, послушен, неутомим, а некогда, может быть, и просвещен был; вероятно, что просвещение его угасать стало с того времени, как судебник царя Иоанна Васильевича не стал законом 23, но искры онаго и теперь блещут» (л. 21 об.- 22). Минин и Пожарский, замечает автор, не говорили по-французски, не брили бороды, может быть, не очень знали грамоту, в то же время, просвещенный человек без нравственности может быть коварным министром (Неккер 24), злым гражданином (Мирабо-сын 25), семьянином жестоким (Мирабо-отец 26), человеком развратным (Аретин 27) и т. д.

При этом Бакунин вовсе не против грамоты для крестьян. Его проект крестьянской реформы включается создание в деревнях школ для обучение крестьянских детей чтению, письму и первым правилам арифметики. Грамотность убережет мужиков от обмана со стороны волостных голов и управителей. Для помещика же, по мнению А.М. Бакунина, «полагать свою безопасность в невежестве поселян — крайнее невежество». Темный народ опаснее для общества, ибо «одному злодею не трудно возмутить множества слепцов и соделать их своим орудием». «Франция, — пишет автор, — погибала не от просвещения народнаго, как мнят невежи, но оттого, что небольшое число грамотеев могло управлять всем безграмотным народом» (л.36). Таким образом, по мнению А.М. Бакунина, улучшение положения крестьян должно сопровождаться просвещением, а не последовать ему.

В то же время убеждение Бакунина в том, что философия Просвещения оказалась губительной для Франции, уже вполне сложилось к началу века. В письме «О климате» он называет «Персидские письма» Монтескье книгой, «которая наряду с прочими глубокими книгами много способствовали к высокому фонарному просвещению и досужному изобретению гильотины» (л.5). Среди прочего в «Письмах» он вспоминает разговор со своим другом и учителем аббатом Васко в Турине незадолго до начала революционных событий. На вопрос аббата, чем все это кончится, юный Бакунин отвечал: «Щастьем Франции». В ответ собеседник сообщил ему мнение Фридриха, слышанное от Беккариа: «Народ, управляемый философами, был бы наинесчастливейший». «Кто это? — спросил аббат, указывая на портрет Людовика XVI. — Король французский. — Прибавь последний, — договорил он» (л.18).

То, что в Европе называют Просвещением, по ироническому суждению Бакунина, русское, и особенно столичное дворянство вполне усвоило: умение одеваться, говорить на иностранных языках лучше, чем по-русски, изящные манеры, знание наук (то есть их названий), усердие к службе (все хотят быть генералами), щедрость (огромные карточные проигрыши), покровительство художествам («судя по числу мастеровых, которые к ним по утрам будто за денгами на поклон ходят») — все это можно наблюдать в Петербурге и Москве. Но истинного просвещения мало не только в России. Далее Бакунин пытается разъяснить понятие «Просвещение», смысл которого, как он убежден, еще не вполне определен, а потому «отличительные его свойства мало уважаются». Просвещение, с его точки зрения, лишь в последнюю очередь — образование. Главное свойство просвещения, считает Бакунин, — «деятельное желание пользы общественной» (л.19 об.), результатом которого должно стать общественное благосостояние, которое заключается в воскрешении правосудия, в истинной вере, трудолюбии, закреплении законом прав и обязанностей власти и подвластных, среди которых — право собственности и личной независимости, в развитии наук, художеств, торговли и промышленности народных. Все вышеназванное «сотворит человека» (подчеркнуто автором — Л.А.). Тогда все дело просвещения будет кончено» 28.

Таким образом, вся представленная полемика с теми или иными мнениями, или даже с системами как таковыми обнаруживает присущий самому А.М. Бакунину просветительский тип мышления. Идеи первенства закона, прав человека, договора между членами общества, мысли о самобытной ценности национальной культуры, которыми наполнено его творчество, — все это проявления отрицаемого им как философская система, но воспринятого как дух времени Просвещения.

Сама жизнь А.М. Бакунина, так и не покинувшего Премухина до смерти, занимавшегося деревенским трудом, воспитанием детей и творчеством, явилась своеобразным подтверждением приверженности просветительским идеалам, и в частности учению Руссо о естественном человеке. Его служба закончилась едва начавшись. По желанию родителей 12 марта 1790 г. коллежский асессор А.М. Бакунин возвратился в Петербург. 14 июня он был уволен от должности 29, а 31 ноября вышел в отставку в чине надворного советника и покинул столицу. До 1797 г. он живет в Премухине, занимаясь пошатнувшимся имением. «Несклонный к политической деятельности и борьбе, равнодушный к почестям и блеску придворной и светской жизни», Бакунин создает в Премухине особый мир, «образец культурной и общественной ячейки по сознательно обдуманному идеалу», опираясь на «разносторонний жизненный опыт, в основу которого было положено европейское образование в духе просвещения XVIII века и наряду с этим сильное национальное чувство» 30.

И в лирике А.М. Бакунина, и в поэме «Осуга» находим отражение идей Руссо о развращающем влиянии цивилизации и благотворности жизни на лоне природы, характерное для европейской и русской литературы второй половины XVIII — первой половины XIX в. противопоставление света и деревенской жизни в пользу последней. Указанное противопоставление становится почти общим местом, что свидетельствует о первичности философской идеи, о заданности темы. В большинстве случаев руссоистская идея реализуется через противопоставление столичной и усадебной жизни, придворной суеты и деревенской свободы. В поэзии появляется «лирический образ мудреца, укрывающегося от зла, господствующего в мире, от суеты государственных дел в незыблемую крепость частной жизни, уединения, дружбы, природы, в мир безусловных этических ценностей» 31.

Поэма Бакунина «Осуга» наполненна описаниями чистой природы, далекой от городской пыли, «стуку мостовой» и «книжного света». Счастье патриархальной усадебной жизни, изображенной во всех милых сердцу подробностях, подчеркнуто противопоставлено суете столичного существования:

Богатству чиновных вельмож Бакунин предпочитает богатство духовного мира:

Помимо руссоистских идей, творчество А.М. Бакунина обнаруживает прямое или опосредованное влияние идей Гердера о равноценности национальных культур. Мысль о качественном своеобразии, неповторимости отдельных культур в истории человечества должна была быть особенно близка А.М. Бакунину. «Сильное национальное чувство» буквально пронизывает все творчество Бакунина. Мысль о самостоятельном интересе, который представляют собой русские обычаи, легенды, праздники, побуждает Бакунина позднее приняться за сочинение «Опыта русской мифологии» 32. Две тетради в 1/8 листа, исписанные почерком плохо видящего человека (Бакунин рано стал терять зрение), открываются следующим характерным примечанием: «Как «дым отечества приятен» (подчеркнуто А.М. Бакуниным), то и я попытаюсь поимянный, если не послужной список лжебогов наших читателю представить». Идеи Гердера, вызвавшие повышенный интерес к народному творчеству, легендам, преданиям, «оссианизм», неразрывно связывались в русском национальном сознании с вопросом о путях национального развития России, об отношении к петровским реформам, о месте России в истории мировой культуры. Для русского просвещения характерен нарастающий интерес к национальной сущности культуры, что вызвало практическую деятельность по собиранию и изданию фольклора как выражения национального самосознания, «духа народа». Выход в 1778-1779 гг. «Народных песен» Гердера способствовал появлению песенников и сборников сказок Чулкова, Новикова, Попова, Дмитриева, Левшина и др. В 1810 г. выходит «Славянская и российская мифология» А.С. Кайсарова 33. Опыт русской мифологии А.М. Бакунина должен, безусловно, занять свое место в этом ряду.

В «Письмах к Львову» обнаруживаются следы возможного знакомства Бакунина с учением Дидро о всеобщей чувствительности материи (напомним, что его диссертация была посвящена проблемам естествознания). В одном из писем находим следующее рассуждение о способности растений чувствовать: «О красноречии моей березы много говорить нечего. Я сам подозреваю, что какой-нибудь леший в нее засел и удостоил меня своего внимания. — Но что растения в самом деле по- своему чувствуют, в том я крепко стою.

Бесчувственности ли припишем произвольныя движения растений, когда не исключаем из числа чувствующих многих тварей, коих и жизненность едва приметна. Неподвижность безчувственности не доказывает. <…> Немость или молчаливость растений также ничего не доказывает. <…> Вижу, что растения имеют волю, склонности, ищут своего добра, избегают зла, умеют любить, обороняться, изъявлять печаль или удовольствие, то не в праве ли я не только живущими, но и чувствующими их полагать.» (л. 26 об.)

И все же, проблемы натурфилософии, как и проблемы эстетики (письмо «О садах»), занимают А.М. Бакунина настолько, насколько они связаны с социальными проблемами российской действительности, и конкретнее — с крестьянской проблемой. Именно горячее сочувствие к простому народу, стремление к деятельному добру по отношению к мужику отличает русскую просветительскую мысль от французской 34. Вышеприведенное рассуждение заканчивается весьма характерно для русского просветителя. От рассуждения о душе растений Бакунин переходит к размышлению о душе крестьянина: «Не только чувствуют растения, но и крепостные люди. Признание сей старой истины, конечно, не новое, но временем важнейшие познания столь затмеваются, что возобновление их почти изобретением назваться может. Весьма часто видим, что добродушные и сострадательные люди с удивительным холоднокровием худо со своими людьми и поселянами поступают. Они грешат по неведению и потому великую услугу оказать им можно, уверив их, что крепостные, несмотря на видимую между ими и нами разницу, одарены всеми человеческими чувствами, что ливрея, борода и серые кафтаны не препятствуют им иметь все свойственные человеческой природе ощущения и пр.» (л. 28 об.).

Общественно-политические взгляды Бакунина также впитали идеи европейского Просвещения. Записанный историком Д.А. Кропотовым рассказ Михаила Николаевича Муравьева (в передаче его младшего брата — Сергея Николаевича Муравьева) о той роли, которую А.М. Бакунин сыграл в деле развития и направления внутренней борьбы между двумя партиями в Союзе Спасения и в деле составления устава Союза Благоденствия, раскрывает картину мировоззрения хозяина Премухина конца 1810-х годов, сформировавшегося с учетом философской мысли XVIII столетия. Как следует из рассказа С.Н. Муравьева, его брат Михаил послал Бакунину рукопись устава Союза Спасения, интересуясь его мнением. Разбор устава хозяин Премухина сопроводил изложением своих взглядов «на деятельность тайных обществ и на истинное призвание русского дворянства»: «Осуждая увлечения…молодых людей, бредивших конституциями, — пишет Д.А. Кропотов, — он <…> высказал Муравьеву, что необходимость изменения образа правления существует только в воображении весьма небольшого кружка молодежи, не давшей себе труда взвесить всех бедственных последствий, которые, по его мнению, неминуемо произойдут от малейшего ослабления верховной власти в стране, раскинутой на необъятное пространство… Усиление, а не умаление власти может обеспечить развитие народного благосостояния в нашем небогатом и редко населенном государстве… Всенародное участие в управлении страной, — есть мечта, навеянная нам микроскопическими республиками Древней Греции… В странах теплых, богатых и густо населенных <…> ограниченные монархии еще могут существовать без особого неудобства; но при наших пространствах, суровом климате и в виду неустанной Европейской вражды, мы не можем переносить атрибуты верховной власти в руки другого сословия… Самодержавие представляется у нас не только необходимым или нужным для интересов династических, сколько потребностью для народа и безопасности государственной.» 35 В этом рассуждении Бакунина слышатся отголоски философии Руссо и Монтескье. Причем, и это примечательно, отвергнутый прежде «географический материализм» Монтескье (учение о влиянии климата на национальный характер), в той части, где речь идет о влиянии территориального фактора на политический строй государства, становится одним из аргументов против ограничений монархии в России. Известная эклектичность убеждений Бакунина — сродни позиции Н.М. Карамзина, который называл ее чертой добродетельных людей, очевидно противопоставляя фанатизму 36.

Вопрос «республика или монархия», прежде чем быть вынесенным на улицы и площади европейских столиц, был предметом теоретических философских дискуссий. С точки зрения Руссо, идеальными государствами являются маленькие республики, наподобие Афинской демократии, где народ правит сам, не прибегая к помощи правителей. Однако для больших государств такое правление невозможно, для них более пригодна монархия. Выводы Руссо не носили революционного характера, но его симпатии были на стороне демократического правления: «Если бы существовал народ, состоящий из богов, — пишет философ в трактате «Об общественном договоре», — то он управлял бы собою демократически» 37. Вольтер был адептом просвещенного абсолютизма. Вслед за Монтескье, сторонники просвещенной монархии, каковым является А.М. Бакунин, также принимали во внимание территориальные размеры государства как один из факторов, воздействующих на его социальную систему и форму государственного правления. Высокий уровень экономического развития способствует проникновению чувства независимости в сознание граждан и развитию демократических институтов, и наоборот, слабые в экономическом отношении страны тяготеют к тираническим формам правления. Ограниченная законом монархия, с точки зрения Монтескье, в лице просвещенного монарха имеет арбитра между сословиями, а в разделении властей на законодательную, исполнительную и судебную — т.е. в собственно ограничении — гарантию законности и свободы. Таким образом, вывод А.М. Бакунина о том, что для «нашего небогатого и редко населенного государства» умаление власти скорее губительно, но никак не благотворно, восходит к социальным и историософским концепциям французских просветителей.

Лагерь просвещенных консерваторов, к которому следует отнести А.М. Бакунина, на рубеже веков довольно велик и весьма неоднороден. Всех их объединяет естественный страх перед возможностью социальных потрясений, нежелание радикальных перемен и, в то же время, — недовольство российской действительностью, стремление воздействовать на нее доступными средствами. Недовольство имеет различную мотивацию и направленность. Но именно оно сближает, по мнению М.Ю. Лотмана, в последней трети XVIII века (как и в начале века XIX — Л.А.) «передовых общественных деятелей с оппозиционными вельможами»: Фонвизина и Панина, Радищева и А.Р. Воронцова, Карамзина и С.Р. Воронцова. Подобное «странное сближенье» («типологический союз»), пишет исследователь, было не только фактом их биографий, но фактом идейной жизни XVIII в 38. Недовольство российской действительностью, неудовлетворенность состоянием общественных нравов, обусловленным самовластным правлением, выливалась в неудержимое стремление напомнить монарху о его обязанностях и породило глубоко укоренило в русском культурном сознании конца XVIII — начала XIX в. такое явление российской общественной жизни как цареучительство, ставшее одним из компонентов поведения истинного сына отечества, своеобразным вариантом «древнего народоправства», или парламентаризма в самодержавном правлении.

Описываемое явление нашло отражение и в творчестве А.М. Бакунина. Свое отношение к цареучительству он формулирует в «философском» письме к А.Н. Оленину в начале 1803 г. Примечательно, что А.М. Бакунин отталкивается при этом от знаменитой утопии Франсуа Салиньяка де ла-Мот Фенелона «Приключения Телемака» (1699, первый русский перевод — в 1786 г.), написанной на сюжет, взятый из «Одиссеи», и являющейся, по существу, курсом политической педагогики для детей старшего возраста. «Телемак» вобрал в себя «Басни» и «Разговоры мертвых», написанные Фенелоном для своего воспитанника — внука Людовика XIV, герцога Бургундского, с нравоучительной целью, и представлял читателю картины идеального государства и общественного строя. В год опубликования во Франции «Телемак» выдержал двенадцать изданий. Выступая поборником просвещенного абсолютизма, Фенелон противопоставил знаменитой формуле Людовика XIV «Государство — это я» формулу: «Король создан для подданных, а не подданные для народа», доказывая в своих произведениях, что добрый, мудрый, любящий свой народ и руководящийся справедливыми законами монарх способен обеспечить благо страны 39. «Телемак» пользовался большой популярностью в России, что не исключало и критического отношения к творению Фенелона. Так Н.М. Карамзин в 1791 г. в «Московском журнале» замечает при сопоставлении «Телемака Гомерова и Телемака Фенелонова»: «Кто не чувствовал великой разницы между ними? <…> …чадо Фенелонова воображения… есть не что иное, как идеальный образ царевича французского, ведомого не греческою Минервою, а французскою философиею» 40. Риторический вопрос, предваряющий сопоставление, как раз указывает на популярность «Телемака» Фенелона. Безусловно под влиянием Фенелона и с той же целью — воспитательной — М.Н. Муравьев пишет и свои «Разговоры мертвых», разрешая, по словам К.Н. Батюшкова, «в маленькой драме своей какую-нибудь истину, или политическую или нравственную» 41.

В «философском» письме к Оленину Бакунин дает сочинению Фенелона следующую характеристику: «Одна из лучших книг — Телемак! Фенелон за доброе свое намерение единодушно внесен в небольшой список благодетелей рода человеческаго, но книга его более учит божески царствовать, нежели человечески жит (выделено мною — Л.А.). Законы Ментора основаны на бесстрастии Монарха и подданных. Но когда оно не в природе нашей, то и книга остается одною из прекраснейших небылиц, изобретенных разумом человеческим» (л.8). Цареучительство А.М. Бакунин в письме называет блажью и замечает, что «упрямые ученики худо слушают малолетних (в одном из писем к Н.А.Л — «нахальных») Менторов» (л.8 об.). Однако Бакунин пишет свои философские письма вскоре после окончания одного из самых значительных, с нашей точки зрения, своих сочинений — «Условия помещика с крестьянином» (1802-1803), которое, безусловно, также является попыткой цареучительства.

Сама идея договора между помещиками и крестьянами, восходит, безусловно, к теории общественного договора. Согласно Ж.Ж. Руссо, «основою любой законной власти среди людей могут быть только соглашения». «Слова право и рабство, — пишет автор «Общественного договора», — взаимоисключают друг друга», а подчинение «закону, который ты сам для себя установил, есть свобода» 42. Право сильного, столь распространенное в реальной жизни, не может считаться основой гражданского общества и, сбрасывая с себя насильственное ярмо, народ поступает верно, ибо «возвращая себе свободу по тому же праву, по какому ее у него похитили, он либо имеет все основания вернуть ее, либо же вовсе не было оснований ее у него отнимать» 43. Проект А.М. Бакунина представляет собой попытку практического применения одной из основных идей просветительской философии на микроуровне отношений помещика и крестьянина. В историческом предисловии автор доказывал, что крепостное право в России не имеет законного основания и утвердилось насилием. Такое заключение влечет за собой неизбежный вывод, сформулированный Бакуниным в самом начале второй части проекта: «Ныне существующее право помещика на крестьян — или договор или насилие; буде насилие, то угрожает взаимным насилием, буде договор, то уравнение выгод помещика и земледельца соделает его прочным» (л. 16 об).

Законодательной основой проекта Бакунина становится Большой наказ Екатерины II, в котором императрица «предлагала целиком основать новое законодательство на началах просветительной философии» 44. Из 526 статей «Наказа» более 250 заимствованы из «Духа законов» Монтескье, а около ста заимствованы из сочинения Беккариа «О преступлениях и наказаниях» (1764). Заимствования осуществлялись как в виде буквального перевода, так и в виде компиляции. «Наказ представляет передачу того, на чем в данный момент (то есть в 60-е годы XVIII в. — Л.А.) остановилась философско-юридическая мысль Запада» 45.

Проект Бакунина демонстрирует, как можно «согласить частную пользу с общею, <…> после высочайших умозрений <…> спуститься в обыкновенную сферу людей и тончайшую Метафизику преобразить в устав гражданской, понятный для всякаго!» 46 13 из 21 статей проекта содержат «заверенные» цитатами ссылки на статьи Наказа 47, в том числе и на одну из самых главных и вместе — самых утопических его идей о равенстве всех граждан перед законом и о сущности государственной вольности: «Государственная вольность во гражданине есть спокойство духа, происходящее от мнения, что всяк из них собственною наслаждается безопасностью: и чтобы все люди имели сию вольность, надлежит быть закону такову, чтобы один гражданин не мог бояться другого, а боялись бы все одних законов» (Наказ, статья 39, с.22). Всякое насилие помещика, как неоднократно указывает А.М. Бакунин, угрожает зданию общественного благосостояния, основой которого должен быть закон.

Итак, мировоззрение А.М. Бакунина представляет собой сложный синтез идей европейского происхождения и национального чувства. Образование, воспитание, придворная служба, круг общения и чтения определили восприимчивость Бакунина к европейской культуре. Исторические события, сильное национальное чувство, реальные проблемы русской деревни скорректировали это восприятие и утвердили его в убеждении о недостаточности европейской мысли для объяснения и переустройства российской действительности и, более того, об их известной несовместимости.